– Бабушка – да, дедушка умер недавно.
Известное дело, женщины живут дольше, чем мужчины. Может, Ольга Максимовна все-таки жива?
– Где живет бабушка?
– Ну где – здесь, в городе.
– Там же, где раньше жила?
– Нет, раньше она жила на Карамзина, а сейчас на Горького, в самом центре. Еще дедушка был жив, когда им отец новую квартиру подарил.
– А его мать где живет?
– На кладбище, – помрачнел Юрий. – Еще в позапрошлом году. Легкие. Всю жизнь на вредном производстве. Но она-то свое отжила. А маме моей еще жить бы да жить.
Он снова приложился к бутылке.
– Молодец. Нам ехать надо, а ты под газом.
– Куда ехать?
– К бабушке твоей. К живой бабушке. Надо про Ольгу Максимовну узнать.
– Это кто такая?
– А добрая-добрая женщина, которая с папой твоим в поезде ехала. Которая маме твоей на него накапала. Семью вашу разрушила.
– А, это. Так, может, и не было никакой Ольги Максимовны. Может, это художественный вымысел.
– А Евгения Эдуардовна – тоже вымысел?
– Нет.
– Тогда и Ольга Максимовна должна быть. Может, ее по-другому зовут. В любом случае мы должны ее найти. Или хотя бы ее родственников.
– Зачем?
– Как протрезвеешь, скажу. Деньги на такси есть?
– Зачем такси? Я сам машину поведу.
– Пожалуйста, но только без меня.
Упрямиться Юрий не стал. Настя вызвала такси, и они вместе отправились к его бабушке.
Ирина Викторовна жила в элитном доме. Огороженная территория, подземные гаражи. И, судя по тому, что рассказал ей Юрий, старушка не очень-то хотела считаться со своими годами. Пластику себе сделала, модно одевалась, на курорты заграничные ездила. Раньше она не очень-то жаловала своего зятя, сейчас, конечно же, о другом муже для дочери и мечтать не смеет. Хотела бы Настя посмотреть на нее. Но решила, что это лишнее. Возможно, Ирина Викторовна уже знает о гибели единственной дочери. Если так, то будут слезы, будет невыносимая атмосфера тяжелого горя.
Ждать пришлось довольно долго. Часа два, не меньше. Юрий появился мрачнее тучи.
– Бабушка все знает. «Скорую» вызывали.
– Про Ольгу Максимовну узнал?
– Да. Три года назад живая была. Сейчас не знает. Может, все-таки скажешь, зачем тебе это?
– Не скажу. А то еще решишь, что у меня не все дома. Адрес есть?
– Да, – он протянул ей свернутый вчетверо лист бумаги.
– Хорошо. На тебе совсем лица нет. Может, ты домой поедешь?
– Домой?! Туда, где мне все маму напоминает? Нет уж, лучше я с тобой.
– Ты отцу звонил? Как он там? Может, ему твоя поддержка нужна?
– Зачем ему нужна моя поддержка? У него эта есть. Пусть она его поддерживает.
– Напрасно ты так. Ладно, поехали со мной.
Они снова взяли такси, прибыли на место. Уютный дворик старой кирпичной «брежневки», ухоженные палисадники между портиками подъездов, разросшиеся за долгие годы деревья.
Дверь Насте открыла грузная крашеная женщина лет шестидесяти. Оказалось, что это была дочь Ольги Максимовны.
– А где она сама?
– Да жизнь нынче такая, – сокрушенно развела руками женщина. – Квартира трехкомнатная, у брата семья, у меня семья, у меня внуки, у него. Живем, как пчелы в улье. В доме престарелых она. Сама захотела. Там ей хорошо.
Было видно, что женщина чувствует себя виноватой. Настя ее понимала. Сама бы очень переживала, если бы мать в дом призрения отдала. Кто его знает, как жизнь дальше сложится. Может, влюбится в какого-нибудь парня, у которого ни кола ни двора, будет жить с ним в родительской квартире. А там и дети пойдут. Жилье нынче безнадежно дорогое. Может, и сдадут они родителей в дом престарелых.
Но всякие сомнения отпали, когда они с Юрием оказались в том самом доме, о котором она думала всю дорогу. Старое обветшавшее здание, во дворе на давно не крашенных скамейках – улыбающиеся старики. Улыбки фальшивые, а тоска в глазах настоящая. Улыбаются они, чтобы показать, как хорошо им здесь. Чтоб не так было стыдно за своих детей. Даже если бы это здание было построено из чистого золота, если бы здесь кормили черной икрой, оно бы все равно напомнило Насте братскую могилу, в которой заживо похоронили несчастных стариков. Нет, сюда она своих родителей не отдаст, даже если самой жить будет негде.
Поиск Ольги Максимовны привел их с Юрием к замдиректора. Тот начал сочинять басню на тему того, что свидание разрешено только родственникам. И дальше бы свистел в том же духе, если бы Юрий не сунул ему в карман пару тысячных купюр. Насте стало немного обидно. Он-то мог позволить себе такой жест, а она нет. Были бы красные служебные корочки, тогда бы она смогла склонить несговорчивого чинушу к правильному решению. Но не было ничего – ни денег, ни милицейского удостоверения. А работать надо.
Не было бы Юрия, не смогла бы она позволить себе и увесистый пакет с заморскими фруктами и конфетами в красивой упаковке. И не на чем было бы подъехать к Ольге Максимовне. А с деньгами вопрос решился легко и просто.
Ольгу Максимовну они нашли в палате, которую она делила с подругой по несчастью. Такая же бабушка божий одуванчик. Когда та выходила из палаты, Настя поймала себя на мысли, что в коридоре может быть сквозняк, который сдует с ног несчастную женщину. Было бы смешно, если б не было так больно.
Ольга Максимовна обрадовалась подарку:
– Даже не знаю, как вас благодарить.
– А не нас надо благодарить, – улыбнулась Настя. – Евгению Эдуардовну благодарите.
– Евгению Эдуардовну? – Старушка наморщила и без того морщинистый лоб.
– Да вы, наверное, уже и не помните. Давно это было, почти двадцать лет назад. Помните, вы в Москву ездили. Летом восемьдесят седьмого?
– Ездила в Москву, – кивнула женщина. – А когда, не помню.
Настя предполагала, что женщина может страдать старческим склерозом. Так оно, похоже, и было.
– Да, да, ездила в Москву, к сестре. Летом. В конце восьмидесятых. Может, в восемьдесят седьмом, точно не скажу. Но помню – ездила.
Настя облегченно вздохнула. Было бы чудесно, если бы ее сомнения не подтвердились.
– С вами еще сосед ваш по дому ехал. Офицер, старший лейтенант, Сокольский его фамилия.
– Сокольский, Сокольский. Не помню.
– С ним еще девушка ехала. Женя ее звали.
– Девушка, девушка. Ах да, была девушка, – вымученно улыбнулась старушка.
Похоже, воспоминания, на которые навела ее Настя, были не из приятных.
– Но я не знаю, как ее звали.
– Женя ее звали, Женя.
– Она не называла мне своего имени.
– Но вы же с ней общались.
– Да. Но имени своего мне она не называла. А может, и называла. Не помню.
– А то, что общались, помните?
– Помню. Да, помню. Она говорила мне, что очень любит одного молодого человека. Да, того самого молодого человека, который ехал вместе с ней в поезде. Сказала, что жить без него не может. Очень
