– А мне что, слово давали? – с наивным удивлением спросил я.
– Что-то громко ты молчишь, Петрович.
– Не знаю, не слышу.
– Ну-ну... Дарья Борисовна, вы, если что, говорите мне, жалуйтесь, я всегда вас поддержу. – Мережик смотрел на меня, а обращался к Бесчетовой.
– Я не привыкла жаловаться, – покачала головой женщина.
Эта фраза прозвучали бы пафосно, если бы не совершенно спокойный тон, которым она ее произнесла.
– Ну, тогда у меня все. Вы, Дарья Борисовна, можете идти, осваивайтесь в своем кабинете, а через два часа я вас всех снова соберу... Все свободны. А ты, Петрович, останься.
Я лишь слегка пожал плечами. Надо так надо. Я лицо подневольное, к тому же бесперспективное, как могу ответить отказом своему начальнику?.. На Бесчетову даже не глянул... Впрочем, если она потребует приветствовать свою персону троекратным «ку», я, пожалуй, не откажусь, по той же причине. Но пусть сначала потребует...
Не знаю, может, она почувствовала ноту, на которой вибрировала моя душа, или у нее был какой-то замысел, но в дверях она остановилась и, взыскательно глянув на меня, обратилась к начальнику:
– Товарищ майор, если можно, пусть капитан Петрович зайдет потом ко мне.
– Ну конечно, товарищ капитан! – прощально улыбнулся ей Мережик.
И, оставшись со мной с глазу на глаз, не без упрека сказал:
– Напрасно ты на нее дуешься, Петрович. Она к нам вовсе не стремилась, ей и в управлении было неплохо. Ну попала генералу вожжа под хвост, что ж теперь?
– Да я понимаю, – равнодушно сказал я.
– Понимаешь. А вид похмельный. Знатно, видать, употребил.
– Вчера не жаловался.
– А сегодня?.. То-то же... Почему не спрашиваешь, сколько Бесчетовой лет?
– Все равно.
– Тридцать шесть, твоя ровесница. И всего семь лет стажа... Она раньше в солидной фирме работала, в юридическом отделе. А муж в милиции служил, в управлении, в уголовном розыске, как раз в том отделе, где она до нас была. Может, помнишь, был такой капитан Бесчетов.
– Ну, помню... Он с нами по кражам работал, – вспомнил я. – Убили его.
Память у меня хорошая, пока не жалуюсь. Потому и Бесчетова смог вспомнить. Ему и тридцати не было, когда его застрелили. В городе тогда орудовала банда борсеточников, Бесчетов пытался одного задержать, а у преступника оказался пистолет... В общем, пал капитан смертью храбрых. А ведь неплохой был парень, бойкий, улыбчивый и дело свое четко знал.
– Ну вот видишь, сам знаешь... Когда это случилось, Дарья наша Борисовна уволилась, надела погоны. Сразу в уголовный розыск ее не взяли, но баба она упрямая, своего добилась. Я так понимаю, дело мужа продолжила...
– Честь ей за это и хвала, – сонно посмотрел я на Мережика. – От меня что нужно?
– Помочь ты ей должен.
– Всегда пожалуйста. Пока рапорт не удовлетворят, буду помогать, по мере сил.
– Какой рапорт?
– Домой хочу, в родную деревню, до пенсии два года осталось, участковым дослужу. Кстати, деревня у нас тоже не перспективная, такая же, как я.
– Ты не дури, Петрович, не надо! – насупился Мережик.
– Я не дурю. Это я раньше дурил, когда голову под пули подставлял. А сейчас я умным буду и осторожным, как все перспективные. Они же все, такие хорошие, дома сидели, когда меня убивали. А теперь еще и смеются надо мной. Ну да ладно, пусть смеются, мы, неперспективные, не гордые.
– Все сказал?
– Все.
– Может, домой пойдешь, отоспишься, успокоишься? – неуверенно посмотрел на меня майор.
– Это вопрос или разрешение? Если разрешение, пойду. Чего напрягаться? От работы кони дохнут.
– От работы кони крепнут.
– Ну, это молодые кони крепнут, те, что перспективные. А мы, простые и бесперспективные, нас никто не бережет, нам самим о себе заботиться надо.
– Да, развело тебя, Петрович, – огорченно вздохнул Мережик.
– Ну, так что, домой идти можно? – апатично спросил я.
– Иди. Если работы нет.
– Да работа всегда есть.
– Ну тогда иди, работай. И не хнычь, тебе это не идет.
Я мог бы послать его на три буквы за такой совет. Но не стал этого делать. Всплеск эмоций окрасит мою обиду в черный цвет. А она должна быть фиолетовой. К тому же мой гнев утвердит начальника во мнении, что со мной не все в порядке. А полное равнодушие к его реплике утвердит меня самого, а он ощутит свою неправоту... Впрочем, какая мне разница, что думает про меня начальник, хороший я или плохой? Все равно недолго мне здесь осталось. Завтра, когда похмельная тяжесть в голове рассосется, напишу рапорт и отправлю его по команде. Хворостов только рад будет избавиться от меня, старого и неперспективного.
Я даже ухом не повел в сторону Мережика. Как будто и не расслышал его колкость. С абсолютным безразличием ко всему поднялся и вышел из кабинета.
– Да, к Бесчетовой зайди! – бросил мне вслед начальник, с досадой, как мне показалось, на самого себя.
Может, он и винит себя за то, что вслух причислил меня к нытикам, но мне действительно было все равно. Такая апатия отуманила меня сейчас, что даже обижаться было лень.
Глава 4
Дверь в кабинет начальника уголовного розыска была закрыта. Деревянное полотно, обитое жестью, краска серого цвета, трещины, вмятины, даже чернильная клякса под красной табличкой с золотистыми буквами. Я ведь сам лично собирался перекрасить эту дверь, освежить, облагородить. Но ведь не дали. Потому что я никчемный капитан, недостойный высочайшего расположения... Обидно.
В дверь я стучать не стал, дернул за ручку, открыл, зашел в кабинет. Хмуро, но вовсе не исподлобья глянул на Бесчетову. Она стояла ко мне боком и смотрелась в зеркало, подкрашивая губы.
– Стучаться надо!
Недовольно глянув на меня, она спрятала тюбик помады и одной губой промокнула другую.
– Виноват, – флегматично отозвался я.
– «Виноват», – передразнила меня капитан.
Она неторопливо заняла начальственное кресло, локоть правой руки поставила на стол, подперла щеку левой ладонью, направив вверх указательный палец. Она оценивала меня, и, судя по всему, весьма негативно. Впрочем, я выслуживаться перед ней не собирался, и мне без разницы, что она обо мне думает.
– Со всех сторон вы виноваты, товарищ капитан, – выдержав начальственную паузу, сказала она.
Я молча пожал плечами. Она, конечно же, не права, но спорить с ней совершенно не хотелось.
– Вчера самовольно покинули место происшествия.
Я кивнул, соглашаясь. Лицо мое ничего сейчас не могло выражать, кроме неимоверной скуки.
– Жалоба на вас поступила, приставали к свидетельнице, – продолжала Бесчетова.
– Устная или письменная? – кисло спросил я.
– К счастью для вас, устная. Но ведь было?
– Может, и было. Но вам это не грозит.
– Что мне не грозит? – вскинулась она.
– Обещаю, к вам приставать не буду.
– А я еще и не позволю!
– Не позволите, и не надо. Что еще?
– А этого мало? Самовольно покинули службу, непотребно вели себя с женщиной!
