ненавидел его, и ненавидел не той медленной, иссушающей самого себя ненавистью, которая лишь идет во вред тому, кто ее содержит подобно сосуду с ртутью. Нет, ненависть Рогачева была подобна голодной змее, выползшей на охоту с твердым намерением вонзить свои ядовитые зубы в тело жертвы, получив взамен ее жизнь. Рогачев жаждал крови своего друга и, внешне оставаясь прежним, лишь ждал удобного для нападения момента, поместив голодную змею своей ненависти в засаду.
К сорока годам приобретя колоссальное и по мировым-то меркам состояние, которое он почти целиком держал за границей, получив от жизни все, о чем может мечтать человек, Рогачев вдруг решил, что он страшно обделен судьбой. Он с неохотой, но все же признался себе в наличии сильнейшей зависти по отношению к Боре.
– Вот уж кому-кому, а «этому», – так он называл про себя своего «друга», – удалось получить от жизни все, да сверх того еще и известность!
– Мало ли, – горестно рассуждал сам с собой Рогачев, прогуливаясь в саду своего римского дворца или глядя из иллюминатора самолета на сугробистый ковер пролывающих внизу облаков, – на свете богатых людей. – И отвечал сам себе: – Достаточно! Вот только к богатству еще и власть должна прилагаться. И не такая, когда ты командуешь тысячей-другой наемных сотрудников, которые все равно при этом остаются наемниками, а значит, продадут тебя в любой момент. Нет! Власть должна быть над народом, и силой ее не достичь. Как у любой коровы из стада есть пусть и слабенький, но мозг, так и у каждого из стада человеческого есть способность выполнять команды пастуха. Сделай так, чтобы выполнение этих команд нравилось каждой корове в стаде, и вот уже ты владеешь частью мира в границах собственной страны. Но я всего лишь комбайн, который идет по полю и косит бабло. А Боря – нет, ему еще и публичность подавай. Сволочь…
Хроновский не делился своими планами о президентском сроке ни с кем, включая Петра, но вся его деятельность по созданию разного рода благотворительных фондов, широко освещаемые в прессе акции в поддержку «молодых талантов» создавали ему в глазах «стада» имидж серьезного и порядочного хозяина, которому в случае чего можно доверить покрутить самый главный руль в течение, как минимум, четырех лет. Понять намерения Бори было несложно, и каждый, кто обладал хоть какой-то мало-мальской способностью анализировать, понимал, что фондами и студенческими грантами Боря не ограничится. Что впереди Борины поездки по регионам с раздачей премий и пенсий, его постоянное мелькание в проплаченных эфирах на телевидении и, как следствие всего этого, – заявка на участие в президентских выборах. И, что самое важное, Борина победа даже в том случае, если бы он эти выборы проиграл, не вызывала бы сомнений. Кандидаты в президенты народом не забываются, а наоборот, некоторые из них попадают в разряд «зажимаемых» властью и приобретают сумасшедшую популярность. Так думал Рогачев и совсем не удивился, когда за пару лет до того исторического собрания в башне «Юксона», во время которого Хроновский провозгласил себя будущим президентом самой большой страны в мире, в римском палаццо раздался телефонный звонок. Звонивший представился сотрудником российского посольства и попросил дать ему возможность переговорить с Петром Рогачевым немедленно. Петр взял принесенную слугой трубку и вместо «здравствуйте» хмуро осведомился:
– Что вам нужно?
Чиновник из посольства был предельно вежлив и говорил спокойно. Так, как могут говорить только представители особой касты – «касты высокопоставленных силовиков»: уверенно, не повышая голоса, чувствуя за собой силу.
– Вы, Петр, зря думаете, что мне нужно от вас больше, чем вам от меня. Предлагаю выяснить для каждого из нас меру нашей заинтересованности при личной встрече. Речь пойдет о дальнейшей участи вашего компаньона.
Рогачев, опасаясь провокации, осторожно ответил:
– Я вас не вполне понимаю. Кого вы вообще это представляете? Ведь вы не хотите сообщить мне, что мой загранпаспорт просрочен и мне необходимо лично явиться в посольство для получения нового?
Чиновник очень коротко назвал фамилию человека, которого он представлял, и Рогачев мгновенно изменился в лице. Понял, что звонок серьезен, на провокацию не похож: не станет провокатор представляться эмиссаром того, кто носит такую фамилию.
– Когда вы хотите встретиться со мной?
– Чем быстрее, тем лучше. Это необходимо и вам в первую очередь.
– Так приезжайте ко мне прямо сейчас, за чем же дело стало? Здесь у меня и поговорим.
– Нет, Петр. К вам я не поеду. Помимо вас в доме много людей.
– Что вы этим хотите сказать?
– У нас уже давно не телефонный разговор, да и в посольстве вас лучше никому не видеть. Приезжайте на Вилла Боргезе, воспользуйтесь такси. Отпустите машину и поднимитесь по лестнице.
– Как я узнаю вас?
– Я к вам подойду.
– Время?
– Решайте сами. Хотите сегодня, хотите завтра, но лучше не затягивать. В Москве ждут моего доклада и вашего ответа.
Рогачев помедлил с ответом, затем, видимо, решив что-то, быстро поглядел на часы в виде яблока в руке статуи Евы, стоящей в углу кабинета, потер переносицу:
– Не очень-то мне все это нравится.
– Что именно вам не нравится? – равнодушно осведомился чиновник.
– Для чего такая конспирация? Впрочем, да… Не телефонный разговор, вы говорите. Хорошо, я буду там. Сегодня. Ровно через час.
…Чиновник оказался самым обыкновенным «серого» вида человечком. «Крепыш» – окрестил его Рогачев с первого взгляда. Тот и впрямь двигался стремительно, но если у больших, «фактурных» мужчин такая стремительность называется спортивностью и силой, то у таких вот крепких, невысоких «сбитней» – представителей сильной половины человечества – она выглядит именно как юркость и смотрится, впрочем, вполне аутентично и предсказуемо. Он подошел к Рогачеву сразу, как только тот поднялся по лестнице одного из входов знаменитого римского парка Вилла Боргезе. Протянул руку, представился:
