как у вполне живого. И чудилась полковнику в нем какая-то насмешка.
***
(накануне следующего Нового Года)
– Все-таки, друг Василий, есть у меня некоторые сомнения в правильности данного мероприятия, – задумчиво сказал один молодой человек другому, склонившемуся над неким техническим устройством странного и зловещего вида.
– Сопливый гуманизм кое у кого проснулся, – беззлобно сказал названный Василием.
– Нет. Гуманизм тут не при чем. Тут просто холодный расчет. И внимательное изучение классиков, категорически отвергавших такие методы.
– Классики во времена Константина Эрнста не жили. И про телевидение ничего не знали. А кабы знали – сами бы тут стояли, советы бы нам давали.
– Так оно конечно так, только все-таки массовое движение сознательных трудящихся, организованных в единую партию – оно лучше будет, как ты понимаешь.
Василий оторвался от своего устройства.
– Любишь ты, Коля, болтать. Прямо как какой-нибудь меньшевик. До массового движения, брат, нам еще как до Китая раком, а буржуй кровь пусть так и пьет? Нет уж. Дудки. Пусть, гад, по ночам не спит – ждет, когда ему в окно пролетарский привет прилетит. Пусть на самолет садится с молитвою, а на поезд – перекрестившись. Подай-ка изделие.
Тот, которого звали Колей, не возражая полез в багажник старенькой 'девятки' и вынес оттуда что-то тяжелое и завернутое в синюю ветошь. Положил на асфальт, развернул.
Предмет оказался вполне обычной кумулятивной боеголовкой тандемного типа для модифицированного устройства BGM-75 TOW 'Liberator', предназначенного для дистанционного уничтожения крупных военно- инженерых объектов и купленного за кило чистейшего афганского героина у немецких анархистов, которые в свою очередь слямзили устройство с какой-то базы НАТО в Европе.
– А все-таки персонал жалко, – сказал Коля, помогая установить боеголовку на модуль стрельбы.
– На войне как на войне, брат. Всегда есть выбор. И можно и нужно было идти работать на завод. Или шахтером под землю. Дворником, на худой конец.
В полутора километрах от двух молодых людей находилась Останкинская телебашня. В ней – в ее вновь открывшемся ресторане, располагавшемся на высоте более 300 метров – в данный момент проходила запись новогоднего 'Голубого огонька'. Лучшие артисты российской эстрады – Максим Галкин, Николай Басков, Филипп Киркоров, Евгений Петросян, Алла Пугачева, Катя Лель и другие – собрались для съёмки главной новогодней телепередачи – а в зале сидели випы всех мастей – от министра Кудрина до олигарха Прохорова. Москва давно вернулась к своей обычной жизни – сытой и довольной.
Через 10 минут башня прекратит свое существование, находящиеся в ней люди превратятся в невозможную к идентификации кашу, а на месте, откуда улетит кумулятивная тандемная боеголовка, будут найдены визитки с текстом в черной рамке:
НКВД СССР
Ликвидационная комиссия
Но это случится еще только через 10 минут – ну а пока в ресторане царит праздничное веселье, красивая музыка, смех и остроумные шутки.
Сидоров идет домой.
Начальник вызвал Сидорова к себе в кабинет и сказал:
– Нужно тебе, Сидоров, в Москву съездить.
Сидоров тяжело вздохнул. Как любой настоящий житель Петербурга Москву он не любил.
– Надо, – сказал начальник. – Я бы сам поехал, но ведь поезда взрывают ингерманландско-ингушские сепаратисты, – а рисковать собой я не могу: без меня весь бизнес разладится и развалится.
Про сепаратистов он был прав: вчера в программе «Время» показали задержание одного такого – Вахи Хамидановича Кяюкияйнена. Сепаратист был зловещ, бородат и злобен – такому не то что поезд под откос пустить, такой отца родного зарежет и глазом не моргнет при этом. Сепаратист еще и ругался по- иностранному:
– Перкеле, паскаа, нохчи ду шу!
– Ладно, – сказал Сидоров начальнику, тяжело вздохнув. – Раз такое дело – то поеду.
Пришел домой, собрал вещи в свой дорожный чемодан, обнял на пороге жену и дочек – и уехал в Москву.
К счастью, в эту ночь поезда не взрывали, так что в столицу нашей Родины Сидоров приехал в целости и сохранности.
***
Остановился Сидоров в гостинице «Москва», на самом последнем этаже. После низкого, придавленного серым балтийским небом к земле и воде Петербурга было непривычно высоко, поэтому Сидоров задернул шторы и прилег на кровать. Пультом включил телевизор. Послышался шум, но изображение не появилось.
Сидоров лениво оторвался от кровати, подошел к телевизору, шарахнул по нему кулаком. В ящике кто- то ойкнул, но экран зажегся. За стеклом сидел какой-то человечек и тер ушибленную голову.
– Совсем офигел? – спросил человечек у Сидорова. – Больно же.
– Ну, извини, – сказал Сидоров. – Я вообще-то телевизор не смотрю.
– Ну и зря, – сказал человечек. – У нас есть чего посмотреть. Обхохочешься.
Он обернулся и позвал кого-то. Рядом с ним появился маленький – сантиметров сорок от края экрана – президент.
– Ну, гном, – сказал человечек, – расскажи электорату про модернизацию.
Гном-президент хмуро посмотрел на Сидорова, потом на человечка.
– Издеваешься, да? – спросил обиженным тонким лилипутским голоском – Ты еще про нацпроекты попроси рассказать, приколист хренов. Или про наши победы на Олимпиаде в Ванкувере.
– Да уж чего не надо, того не надо, – сказал Сидоров. – Кстати, давно хотел спросить – а как так получается, что вот вы, ребята, в каждом телевизоре есть? Где не включишь – а везде то Путин, то Медведев?
– Секретные технологии, – ответил за него человечек. – Еще при Ельцине придумали. В каждом телевизоре есть свой президент, есть свой премьер-министр. Власть должна быть с народом. Приглядывать за вами, несмышлёнышами. Чтобы чего не натворили.
– А сам-то ты кто? – спросил Сидоров.
– Телевизорный, – сказал человечек. – Есть домовые, есть лешие, а я – телевизорный.
– Нечистая сила, значит? – спросил Сидоров.
– Обидное какое слово, однако, – вздохнул телевизорный. – Вот нечистая сила – он, – показал на гнома-президента, который от скуки ковырял пальцем в носу, доставал козявки, долго разглядывал, а потом отправлял их в рот.
– Ну и ладненько, однако устал я с дороги, поспать мне надо, – сказал Сидоров и телевизор выключил.
С этого вечера Сидоров и телевизорный коротали темные московские вечера за долгими разговорами о том и о сём. Сидоров покупал ему бублики к чаю, который заваривал с помощью запрещенного в гостинице кипятильника, а телевизорный угощал Сидорова салом, которое ему присылала тётка, тоже телевизорная, но только на Украине.
