реакции, отступления, провалов – и когда свои стреляли в своих, и когда казалось, что все пропало, и когда рушилась вера в победу.
– А почему именно я? – помолчав немного, спросил Игорь. – Почему именно мне это решили показать? И кто мне поверит, когда я расскажу?
– Почему ты? Не скажу, – улыбнулся человек. – Скажем так, ты просто очень хороший парень. А рассказывать – чего рассказывать? По-другому ведь и быть не может – добро должно победить – и победит.
Красный конь, стоявший рядом с ними, фыркнул – наверное, в знак подтверждения.
***
Игорь проснулся в машине. Его разбудили капли дождя, бьющие по крыше «девятки». Он вздрогнул, быстро потрогал джинсы – сухие. «Ну и приснится же» – обалдело подумал он. Хотел выйти, чтобы размять ноги.
И вдруг увидел рядом с собой листок бумаги. Вырванный из тетрадки. На нем карандашом был нарисован конь, стоящий на вершине холма – и гигантский цветок, распускающийся в небе.
***
Он подъехал к подъезду, в котором находилась контора Соколовой, вовремя – она и Потапыч как раз выходили с большими полиэтиленовыми сумками, вроде тех, в которых челноки перевозили свой товар, когда челночный бизнес расцветал на просторах бывшего СССР. Только теперь в сумках лежала их газета.
Потапыч воспринял появление Игоря как должное, только буркнул что-то вроде «А, пришел, студентус», а вот Соколова, хмыкнув, демонстративно прошла мимо «девятки» в сторону проспекта, по которому шли машины.
– Да ладно, давай, грузи в машину – сказал ей в спину Игорь, открывая заднюю дверь.
Соколова поколебалась секунду-другую, потом развернулась, молча запихала сумки в машину, сама села рядом.
Потапыч, загрузив свои сумки, сел впереди. По дороге он рассказал, что в следующий раз решено вместе с коммунистами устроить пикет в порту – по словами Гоги, ситуация там понемногу накаляется и забастовка становится все более вероятной. Ну и договоренность с ребятами из обеих компартий достигнута. И даже молодые троцкисты обещались подтянуться (Соколова тяжело вздохнула, но промолчала).
На месте, перед заводом, устроились на старом месте, у остановки. Игорь остался с ними. Погода была вполне ничего, у Соколовой был термос с чаем, в который она дома щедро плеснула еще и какого-то особенного бальзама- и установленные ими для пикета полтора часа прошли незаметно. И милиционеры их в этот раз не гоняли, но особенно хорошо было то, что проходящие мимо рабочие взяли с десяток газет, а двое или трое даже остановились поговорить.
Навсегда.
– А тут самое главное, – сказал Президент. – Ну, разве что после кода запуска ракет с ядерными боеголовками.
Он открыл ключом старомодный сейф, в котором лежало несколько конвертов.
– И что там? – застенчиво спросил Преемник.
– Да всякие тайны истории, – пожал плечами Президент. – Предшественник передал мне, когда сдавал дела – так что теперь ты принимай.
– А какие тайны?
– Любопытно? – ухмыльнулся Президент. – Ну, например, предсмертная записка Андропова. Под названием 'Ускорение. Перестройка. ГКЧП'.
Преемник потрясенно посмотрел на Президента.
– Но…
– Вот тебе и 'но', – несколько самодовольно сказал Президент, перебирая конверты, на каждом из которых красовались разноцветные штампы 'Совершенно секретно'.
– А вот в этом личный дневник Сталина. Если его опубликовать, такое начнется…
– А может, уничтожить? – сказал Преемник.- Сжечь?
– Не нами положено – не нам и сжигать. Потом, продать можно будет – если припрёт. Ну и еще всякая мелочевка: настоящее завещание Ленина, последнее письмо Берии Хрущеву, отчет академика Легасова о том, что на самом деле произошло в Чернобыле, как убили Кеннеди – и кто… Короче, будет время – почитай. Правда, спать ты после всего этого спокойно не будешь. Особенно после вот этого документа. Мне его Жора Буш передал, когда мы у него на ранчо рыбу ловили.
С этими словами Президент передал Преемнику белый конверт, на котором все надписи была на английском. Преемник разглядел только 'Absolutely Top Secret'.
– И что там? – несколько опасливо спросил он.
Президент вздохнул. Как-то обреченно.
– Открой. Ты теперь тут главный. На четыре года. Тебе с этим жить.
Преемник открыл конверт. В нем лежала фотография.
– И что это? – непонимающе спросил Преемник.
– Самая высокая гора в Солнечной системе, Олимп, на Марсе. Olympus Mons по научному. 25 километров высотой.
– А надпись?…
– Вот в этом вся проблема. Американский зонд проводил в прошлом году фотосьёмку – и возле горы обнаружилась эта самая надпись.
– Но что это значит?
– 'Ленин навсегда', – сказал Президент и зачем-то добавил. – На английском языке. Я лично в словаре посмотрел. Выжженно каким-то суперлазером, толщина букв несколько десятков километров. Американцы решили сначала, что это или мы, или китайцы, но потом поняли, что такой техники нет ни у нас, ни у них. Я, кстати,тоже попросил ГРУ и СВР проверить. Нету. Ни у кого. А вот десять лет назад этой надписи не было, у них есть фотографии этого места, сделанные ранее.
– Тогда получается…
– Получается.
Президент сунул фото обратно в конверт.
– Получается, что они тут. И что они красные, как помидоры. И мы, и американцы, конечно, эту информацию будем скрывать как только можем – потому как представь, что начнется, если это выплывет. Покойный предшественник, выступая в американском Конгрессе, сказал, что с коммунизмом покончено, понимаешь, – а он к нам из космоса прилетел.
– И что же делать? – с совершенно изменившемся лицом пробормотал Преемник.
– Ждать, чем все это закончится, – сказал Президент и с какой-то жалостью посмотрел на Преемника. – Ну что, тяжела шапка Мономаха? То-то! Да ладно, может и пронесет. Они же к нам не лезут. Пока. Может, и дальше лезть не будут. Ты, главное, только Мавзолей не трогай – а то мало ли что им после этого в голову придет. Или что там у них вместо головы.
Опыт предварительного некролога
