грамотности судей в вопросах информационного права...'.
Если и в самом деле нельзя приравнивать блоггеров к журналистам (например, нет никаких оснований это делать в части раскрытия источников информации — иначе вообще работа правоохранительных органов по раскрытию реальных преступлений станет невозможной), то, тем не менее, нет никаких причин для того, чтобы владельцев UGC-ресурсов делать крайними за проступки пользователей. В недавнем скандале, инициированном главой компании «Амедиа» Александром Акоповым (сам скандал — как раз отличная иллюстрация к тем проблемам, которые верховные судьи оставили за бортом своего постановления), это деятель честно признался, что судиться с площадкой куда удобнее, чем с пользователями: «мы не ставим своей целью засудить пользователей — гораздо удобнее разобраться с владельцем ресурса».
Вообще Акопов переплюнул всех своих предшественников по части откровенности: «Коммерсант» в статье по ссылке, приведенной выше, цитирует его прямое подтверждение тому факту, что «борьбу с пиратами Акопов и его коллеги разворачивают не из-за проблем с продажами в офлайне, а ради очищения поляны для собственного онлайн-бизнеса». Наверное, Михаил Якушев прав — разъяснений по этим поводам от ВС нам придется ждать ещё лет двадцать. А уж о том, чтобы привести само законодательство в соответствие жизненным реалиям, как об этом говорят уже много лет на всех конференциях, связанных с проблемами интернета, и мечтать не приходится.
Кафедра Ваннаха: Левиафан как форма искусственной жизни
Одно из самых интересных направлений информационных технологий — искусственная жизнь, ИЖ, artificial life. Под этим термином подразумевают обычно изучение жизни, биологических систем и их эволюцию при помощи моделей. Ну, чаще всего — математических, прокручиваемых на цифровой машине. Работы Крейга Вентера по замене ДНК на синтезированную, по перепрограммированию живой клетки, также проходят по ведомству искусственной жизни. Англосаксы обзывают такие работы wet a-life. Есть и термин wetware — «мокрое», то бишь — живое, обеспечение, аппаратная часть биологических компьютеров или элементов — вроде медицинских или химических сенсоров на биологической основе. Но, вообще то, этот термин применим к изучению самых общих живых систем, вне зависимости от их природы.
Под жизнью рассмотрим ниже то, что один из отцов отечественной кибернетики А. А. Ляпунов в начале 1960-х определил, как «высокоустойчивое состояние вещества, использующее для выработки сохраняющих реакций информацию, кодируемую состояниями отдельных молекул». А вообще — возьмём да и позволим себе вольность, недопустимую в научной работе публикуемой в реферируемом журнале. Вот возьмём да и урежем определение Ляпунова на последние четыре слова. Зачем ограничиваться отдельными молекулами (у А. А. Ляпунова были весьма серьёзные основания для этого, приведённые в его же труде «Об управляющих системах живой природы и общем понимании жизненных процессов», М., 1962) — расширим понятие жизни до всего, что для повышения собственной устойчивости и выЖИВАЕМОСТИ (без тавтологии — никак) использует информацию. А на чем эта информация записана — не суть важно. Это могут быть и современные технические средства, логические схемы, магнитные домены... Это могут быть и некие квантовые состояния, в перспективных и фантастических устройствах. Неважно — главное то, что система функционирует на основе информации.
Мы подчас с тоской вспоминаем простые и надежные устройства индустриальной эры. Но вот тулупчик с завернутым в него инструментом, занимавший большую часть багажника старенького «Москвича», как-то уже подзабылся. А зря — без такого малого джентльменского набора из гаража лучше было не выезжать... И при такой надёжности цифровая электроника была невозможна — оставим на совести авторов паропанка (steampunk) сугубо реалистичные описания вычислительных машин викторианской эры, насчитывающих мириады шестерёнок и зубчатых реек, да обслуживаемых толпами смазчиков... Владелец современной машины с нутром её не сталкивается за весь цикл эксплуатации, а о необходимости сервиса говорит ему бортовой компьютер. Ну а следующим шагом технологии вполне могли бы быть машины, которые добиваются повышения своей надежности не советуя заехать в сервис или встать и вызвать эвакуатор, а сами — заказывая по Сети нужные запчасти в сервисной сети; сами устанавливая их; ну, а по мере повышения точности и уменьшения допусков, повышения стандартизации путем оперирования такими стандартными деталями, как отдельные атомы, обходясь и без запчастей. Причём первое для современных технологий — вопрос организации и потребности. Ну а последнее — перехлёстывает то, что принято называть нанотехнологиями. Но законов природы всё это не нарушает, и поэтому можно постулировать грядущее появление «живых» механизмов. При одном условии — если этому не будут препятствовать социальные механизмы. Все знают трогательную любовь, питаемую властями России к автозаводу в городе Тольятти. И все знают, как нам повезло, что в стране не было крупного города, благосостояние которого зависело б от производства арифмометров «Феликс-М». А то не видать бы нам ИТ-чудес, как и своих ушей... А представьте «живой» автомобиль, который сам себя чинит, используя для этого даже не запчасти, а так — подобранные на обочине атомы... Ну а если ещё он станет питаться не углеводородами, а солнечным светом — так это ж вообще будет подрыв основ и стабильности!
Но в любом случае кажется, что понятие искусственной жизни — это нечто весьма современное. Сугубо из последних десятилетий, после кибернетики... Ан нет! Понятие это относится к заре нового времени и прозвучало в одной из кардинальных книг европейской цивилизации. Книга эта звалась «Левиафан», а автором её был Томас Гоббс (Thomes Hobbes, 1588-1679), человек, в котором интеллектуальная смелость сочеталась с поразительной житейской осторожностью. Хотя, возможно, на Гоббса повлиял пример его папы, викария холерического характера, отлучённого от должности после драки у церковных дверей с другим викарием, и оставившего детей на попечение брата. Переведя ещё в детстве «Медею» латинским стихом, Гоббс подвизался в роли домашнего учителя в семье графов Девонширских. Путешествуя в этом качестве по Европе, он впитал идеи Кеплера и Галилея, с последним он был лично знаком. Впрочем, тяга к прогрессу научному сочеталась в нём с консерватизмом политическим. В 1628 году он переводит Фукидида, видя в нём оружие против демократических идей. Это, вкупе с другими работами, доставляет ему место наставника будущего короля Карла II. И на службе ему бежавший в Париж от гражданской войны Гоббс создает знаменитый «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (1651). Исследование о сути государства. Апологию власти, любой власти, хоть Кромвеля, хоть Карла II, лишь бы сильной. Занятно, что такой «государственно-патриотический» шедевр принес создателю мало пользы. Роялисты видели в «Левиафане» оправдание власти Кромвеля. Гоббс бросает принца-изгнанника и возвращается в Англию — но сильное там духовенство не может простить ему атеизма. Гоббс сходится с Кромвелем, но без особой пользы для себя. После смерти лорда-протектора бежит опять на континент. После Реставрации «Левиафана» запрещают (1666). А бывший ученик сторонится бывшего учителя... Бывает — и трусость с конформизмом не приносят плодов.
Но вот интеллектуально «Левиафан» хорош. Особенно его начало — представление о том, «что все автоматы (механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес, как, например, часы) имеют искусственную
