Кафедра Ваннаха: Варвары в постиндустриальном мире
Есть у нас смердяковская привычка — хаять свое. Вот анекдот о счастливом новом русском, купившем галстук за пятьсот, когда кореш взял такой же, только за двести, преподносится квинтэссенцией национальной отсталости. Но вот дело-то в том, что более века назад было описано, почему такое поведение присуще практически всем.
В «Мире на Земле» Лема был персонаж — антрополог, изучавший миллиардеров так же, как и папуасов. Но задача эта была успешно решена в мире реальной науки. Сделал это один из выдающихся экономистов всех времен — Торстейн Веблен (1857-1929). Потомок норвежских крестьян, сохранявших и в США свой язык и нравы, рос чужаком. Английский учил практически как иностранный. С удивлением взирал на обычаи товарищей по колледжу. Знания приобретал запойным чтением. И вот это то, наверное, позволив взглянуть на привычное отстранённым взглядом, в значительной мере предопределило успех его работ. Ну и, конечно, дух времени, с витающими в нём идеями Дарвина и Маркса (подозрения в склонности к теории эволюции изрядно мешало преподавательской карьере Веблена).
О своих базовых взглядах Веблен написал так — «Дикарская жизнь с царившими тогда порядками явилась заведомо наиболее протяжённой и, вероятно, самой изнурительной фазой культурного развития за всю историю человечества; в силу преемственности человеческая природа сегодня есть и всегда останется дикарской» (Christian Morals and the Competitive System, 1910). И на этой основе была создана главная работа Веблена, увидевшая свет в 1899 году «Теория праздного класса». (М., 1984). Перед её прочтением неплохо познакомиться с работой антрополога Л.Г.Моргана «Древнее общество», русский перевод которой неоднократно издавался.
Согласно Моргану ранние человеческие общества жили в дикости собирательством, а потом на смену им пришло варварство, основанное на скотоводстве и земледелии. Так вот, по Веблену эти две стадии эволюции породили два типа поведения, дошедших до наших дней. Дикость породила производство, направленное на удовлетворение естественных, подлинных, рациональных потребностей человека. Ну а как только появился избыточный продукт — возникло желание и возможность его отнять, обеспечить за счет этого существование групп людей, не занятых производительным трудом, первоначально — воинов и священнослужителей.
Состоянию начальной дикости Веблен приписывал миролюбие, мол отнять-то было нечего. (Ну, ныне известно что это не так, даже у самого бедного прачеловека (и даже до изобретения института рабства) было, что взять — некоторое количество мяса, которое он носил на себе...) Но в целом Веблена читать очень занятно и ныне. Особенно он должен понравиться феминисткам, ибо приписывает именно женщинам миролюбивое производительное поведение, связанное с рациональным потреблением. Ну а удел мужчин — охота на крупную дичь, война, — порождает в будущем праздное потребление.
По Веблену в развитом человеческом обществе происходит разделение на производительные и праздные классы. Причём разделение это связано с человеческой сутью. Человек ценит успех, воздает ему должное, мечтает сам быть успешным. А с появлением собственности появился критерий успеха. «Из собственно экономических занятий наиболее почётными являются те, что имеют непосредственное отношение к обладанию собственностью в крупном масштабе.»
Собственность порождает праздность. Праздные классы оставляют за собой деятельность, не связанную с производством. 'Отношение праздного (т.е. имущего непроизводственного) класса к экономическому процессу является денежным отношением — отношением стяжательства, а не производства, эксплуатации, а не полезности. Косвенным образом его экономическая функция может, конечно, иметь крайне важное значение для процесса экономической жизни общества, и мы отнюдь не намерены приуменьшать экономическую роль имущего класса или «капитанов индустрии».
Наша цель — просто разъяснить, какова природа отношения, в котором находятся эти классы к процессу производства и экономическим институтам. Их функция является по своему характеру паразитической, а их интерес заключается в том, чтобы обращать все, что только можно, себе на пользу, удерживая все, что попадается под руку.' И вот тут то у Веблена начинается самое интересное — то, о чем умолчал Маркс. Для того чтобы одни могли воздать уважение владельцам собственности, а другие таковое принять, имущие, они же — паразитические классы, должны выделиться.
Не просто иметь определенное отношение к средствам производства, а демонстрировать его. И вот это-то рождает феномен «демонстративного потребления», показной роскоши. Веблен наиболее подробно рассмотрел его в главе «Одежда как выражение денежной культуры». И век спустя утверждение о том, что у расходов на одежду есть то преимущество над большинством других способов, что наше одеяние всегда служит свидетельством нашего денежного положения, указывая на него при первом же взгляде всякого постороннего наблюдателя.
Даже мудрый англичанин со «старыми деньгами» опознаваем по тому, что потёртый пиджачок у него из твида ручной вязки, а натуральный шёлк обшарпанного зонта свернут с тугостью, достойной марсовых былых времен. И благотворительность, которой балуются имущие, всякие там ротари да сьерры, — на самом деле никакая это не забота о сирых да о зверюшках, — это такое же демонстративное потребление, как и брендовый товар. И вещи ручной выделки — это никакая не забота о том, что бы дать ремесленникам средства к существованию — это тоже демонстративное потребление. И штат холуев — самая верная демонстрация богатств. И далее Веблен разрешил один парадокс.
Показную роскошь знали и осуждали всегда — суровый Ликург, добродетельный Август, коварный и холодный, как его любимый змей, Тиберий. Казалось бы, имущие классы, заботясь о самосохранении, должны принимать меры, чтобы их состояние не бросалось в глаза, — как делал Александр Иванович Корейко. Так вот, Веблен показал, что наоборот, демонстративное потребление стабилизирует классовое общество. Дело в том, что неимущие классы — такие же варвары. Им тоже хочется потреблять излишнее (что они и делают, благодаря кредитам). Их тоже тянет к непроизводительному труду — и успешно, взгляните, чем занято большинство в постиндустриальном обществе. И высшее образование в России в точном соответствии с Вебленом в массе своей превратилось в «выражение денежной культуры».
Так что это только в песне Высоцкого пролетарии выбирали «деревянные костюмы», хотя предложены были и — «экипажи, скачки, рауты, вояжи». Обычно выбор бывает иным, благо развитие технологий сделало вояжи и экипажи доступными широким народным массам. Ну а успешные на практике революции происходят только тогда, когда в массы вкидывается лозунг «отнять и поделить», прекрасно коррелирующий с пониманием Веблена человека, как варвара. Например, перестройка шла под девизом отъема у партноменклатуры её привилегий.
А позитивная программа Веблена была изложена в The Engineers and the Price System (1921) и состояла в замене всевластья «капитанов финансов» техническими специалистами. Теми, кто занимается созданием реальных ценностей. Нынешняя мощь США определена той властью, которая предоставлялась таким технократам, как Р.С.Макнамара. Ну а нынешний кризис — вышедшими из под контроля финансистами, избавленными от почти любого контроля хеджевыми фондами. И, кто бы ни задумался над управлением глобальным хозяйством; кто бы ни обдумывал новые товары даже для самых что ни на есть хайтековых секторов рынка, ему придется учесть и ту варварскую суть, которую открыл Веблен.
