покинули двое: одного сразу после возвращения из колхоза (сентябрь-октябрь тысяча девятьсот семьдесят третьего года первый курс медицинского института провёл на уборке сахарной свёклы, наполняя ударным и бесплатным трудом закрома Родины) забрали в вытрезвитель и, как следствие, тут же отчислили. Место, впрочем, не пустовало ни минуты: на него взяли принятого прежде «условно». Мы даже подозревали, что потому и отчислили парня столь непреклонно — освободить местечко. Другой однокурсник после двух лет учёбы ушёл сам: у него умер отец, нужно было зарабатывать на жизнь себе, матери и двум сёстрам. Остальные доехали до госэкзаменов, после которых пересели в другие вагоны. Согласно приобретённым или унаследованным билетам. И покатили дальше. Понятно, рельсы рельсами, а есть и стрелки, и стрелочники, кого-то жизнь привела во Владивосток, кого-то в заграничный Харьков, но чтобы съехать в чистое поле... Это если уж совсем под откос, всё больше из-за водки.
Сегодня же образование и жизнь строятся в расчёте на плавание. Пароходы — совсем не поезда. Ловишь ветер в паруса и правишь туда, куда хочешь. В Лимонию, ещё дальше. Рифы, мели, пираты, ураганы, водовороты, ледяные поля, айсберги, блуждающие мины, кракены — все невзгоды и опасности, подстерегающие мореплавателя, даже перечислить трудно; но одного выручает талант, другому досталась хорошая карта, третьего ещё в колыбели оснастили мощным мотором, радаром, эхолотом — плыви!
И плывут выпускники академии, меняя то цели, то курсы, то флаги. Порой и ко дну идут, не без того. Или высадятся на заветный остров, не подозревая, что в зарослях райских тропиков притаилось племя потомственных людоедов. Бермудский треугольник, золотой треугольник, финансовый треугольник тоже миновать не каждому дано.
Статистики никто не ведёт, а если вдруг ведёт, то тайно, но на глазок видится, что десять лет спустя в профессии осталась едва ли половина выпускников года трёх нулей. А уж в бюджетном здравоохранении — меньше половины от той половины. Много меньше. И тут впору не о сосисках студенческих задумываться, а о докторской колбасе. Вот где они, пропавшие доктора, чьи ставки, числом до двадцати, в поликлинике нашего района постоянно вакантны! Воплотились в докторскую колбасу! Впрочем, что я всё о докторской да о докторской? Отчего бы не расширить ассортимент и не сделать колбасу учительскую? офицерскую? пенсионерскую? Или смотреть надо на другую полку, где лежит сухой и консервированный корм для друзей наших меньших? Вдруг они там, лишние, не нашедшие себе применения люди, перемолотые, расфасованные и оцененные по нормативам сегодняшней экономики?
Идеальное решение, кстати: нет тела, нет и дела.
Анатолий Вассерман: Новые интерфейсы
Кафедра Ваннаха: Китай и все его роботы
Несмотря на колоссальные успехи народного хозяйства КНР, многие видные американские экономисты скептически относятся к перспективам развития этой страны. Ну, вот Нобелевский лауреат в области экономики и колумнист New York Times Пол Кругман обеспокоен монетарной политикой Поднебесной. По его мнению, удешевление юаня и доступ к кредитам с низкой процентной ставкой чреваты глобальным экономическим кризисом, который поразит Китай и жертвой которого станет весь остальной мир. (Как это соотносится с политикой Федеральной резервной системы США, которая, под руководством любимого учителя Кругмана Бена Бернанке накачивает американскую и мировую экономику, несколько неясно.)
Профессор Маршалл Голдман более оптимистичен. Он полагает, что КНР, с его эффективным госаппаратом, сумеет решить монетарные проблемы. Сомнения у него вызывает способность китайской экономики к созданию технологических инноваций.
Сомнения профессора Голдмана достаточно серьёзны. Экономические реформы в КНР стартовали тридцать лет назад с производства самых простых товаров с самыми низкими издержками. Используя дешёвую и дисциплинированную рабочую силу, с избытком поставляемую традиционной экономикой сельских районов (по-прежнему, как и тысячелетия назад, обитающих в циклическом времени, с работой от света до света, все сезоны), Китаю удалось стать глобальным экспортёром сначала продукции лёгкой промышленности, а потом и Мастерской Мира. Пол Кругман называет причиной этого искусственно удешевлённый юань. Но экономисты обожают жить в мире своих терминов. Совсем недавно девочка на китайской швейной фабрике была готова усердно трудиться месяц за те деньги, что нью-йоркская заворачивательница гамбургеров получает за день. Мастерице вкладывания котлеты в булку перепадают кое-какие объедки от тех ресурсов, которые концентрируются в глобальном центре мира-экономики. А китаянке приходится жить своим трудом, плата и интенсивность которого и является, похоже (точно сказать трудно), общественно необходимой стоимостью производительного труда. Ведь никто из нас не покупает более дорогую вещь того же качества. А труд, как показал бородатый Маркс, — такой же товар, с такими же законами обращения.
Сейчас, по мере индустриализации, по мере роста городского населения, труд в КНР стал дорожать. С 1 января этого года минимальная зарплата в КНР — 175 баксов в месяц. Домработница в среднем зарабатывает 250, квалифицированная — 500. (Cредняя зарплата в КНР получается что-то 6500 долларов в год, а приплюсовав доходы предпринимателей к трудовым юаням, обнаружим среднюю получку около 1088 долларов в месяц.) Экономические издания в прошлом, 2010 году уделили этим процессам изрядное внимание. Да и на вешалках любого европейского магазина, где принято честно информировать о месте производства товара, всё чаще видны тряпки индонезийские да вьетнамские. Неумолимый закон экономики: когда-то, в первую эпоху грюндерства, до золотого дождя репараций, вытрясенных Германией с Франции после войны 1870-71 гг., промышленность Таможенного союза начинала с дешёвых копий английских образцов, а Made in Germany ставили по требованию британцев, чтобы покупатель не спутал. Такую же метаморфозу претерпели позже и бренды с Made in Japan — почитайте характеристику японских
