Здесь политик с усмешкойГоворит о «возвышенной цели»,Здесь не квёлые клушки,Здесь весёлые клюшки,Здесь душа, здесь — восторг на пределе!Ах, нечасто мы всё жеПрикасаемся к коже,То бишь, к ручке, к её рукоятке,Но со сталью упругой,Как с любимой подругой,Мы, встречаясь, дрожим в лихорадке.Где спортивные клики,Одобрение клики —Грех великий, а радость — ничтожна:Ведь с удачным ударомДар, доставшийся даром,Право слово, сравнить невозможно!Приходите, актёры,Школяры, прокуроры,Если злая хандра одолела.На лужайке спортивнойОт болезни противнойВы избавитесь, — милое дело!Мы устали от странствийВ бесконечном пространстве,А идти ещё — годы и годыОбо всём позабудем,Ныне счастливы будем,Если завтра вернутся невзгоды![6]
.
УМИРАЮЩИЙ ПСАРЬ
Мне стало жарко, — собакизаливались на все голоса, —Себя не жалея, провёл в седле яв тот день полтора часа.«Джек, у меня чахотка, —сказал я брату, — беда!»И вот, не успел оглянуться,как меня привезли сюда.Ночью вспотел я, — слабостьменя охватила потом.А нынче горло схватило, спёрло,каждое слово — с трудом.Замучил тяжёлый кашель,не вижу, где тьма, где свет,Беда! Не успел оглянуться,и вот я — живой скелет.И раньше-то весил мало,а нынче — живой скелет,И раньше-то весил мало,а нынче — сошёл на нет.И раньше-то весил мало,а нынче, скажу без затей,Вешу я ровно столько,сколько самый худющий жокей.Доктор твердит: причина,что я тощего стал тощей,В хворобных каких-то тварях,что вроде сырных клещей.Зовут их… Кажись, «мукробы»,точно не помню я,Но «муки» они мне «робят»и не дают житья.Всё, моя песня спета,знаю, дела мои — швах.Люди молчат, но этопрочёл я в людских глазах.Херст за конюшней присмотрит,за псарней — мой Джек дорогой,Хотя присмотреть за своройя могу, как никто другой.Всяк подтвердит, кто знает,что я говорю не зря:Нынче во всём Сурреелучшего нет псаря.Каждого пса щеночкомпомню. Лежу пластом,
