— Я узнал от Ральфа, что ты здесь. Представляешь, какое это было искушение? Я решил хоть одним глазком взглянуть на тебя. Но ты заметил меня. И вот мне пришлось со всех ног улепетывать в свою берлогу.
— Господи, Годфри, но что все это значит?
— Ну, что ж, я расскажу тебе все, что произошло. Это началось с того боя около Претории, во время которого я был ранен.
— Я слышал об этом, но не знаю никаких подробностей.
Трое наших ребят: Симеон, Андерсен и я — отбились от остальных и попали в окружение. Двое было убито, а я — тяжело ранен. Все же я сумел кое-как взобраться на коня и поскакал, сам не зная куда, до тех пор, пока не потерял сознание и не свалился с седла.
Когда я пришел в себя, была уже ночь. Я чувствовал себя совсем обессиленным от потери крови. К тому же было чертовски холодно. Ты помнишь эту пронизывающую до мозга костей сырость, ничуть не похожую на наш здоровый, приятный морозец?
Словом, у меня не попадал зуб на зуб, и я чувствовал, как последние силы покидают меня.
К моему удивлению, я вдруг увидел довольно большой дом с множеством окоп. Я чувствовал, что моя единственная надежда остаться в живых — доползти До этого спасительного убежища. Спотыкаясь и поминутно падая, почти без сознания, я добрел до крыльца, шагнул в дверь, смутно увидел, как в тумане, большую комнату, уставленную кроватями, дополз до одной из них, оказавшейся пустой, и свалился без сознания…
Утром я не то проснулся, не то вышел из забытья. Зрелище, которое я увидел, наполнило меня ужасом, от которого я содрогаюсь до сих пор.
Представь себе большую, залитую солнцем комнату с белыми стенами и ровными рядами одинаковых кроватей. Около меня стояло существо, которое вряд ли можно назвать человеком. Это был карлик с огромной, как шар, и совершенно лысой головой. Он оживленно что-то говорил, очевидно, по-голландски, при этом сильно жестикулируя. Я с изумлением глядел на него. Это, очевидно, рассердило его еще больше, потому что он протянул ко мне страшные, темные, искривленные руки, напоминающие скорее щупальца какого-то диковинного животного.
Неподалеку от кровати стояла группа людей, с интересом разглядывавших меня. При взгляде на них меня охватил леденящий страх.
Это были несчастные, обезображенные, распухшие существа с деформированными конечностями, с лицами, покрытыми страшными язвами. Все они галдели, хихикали, глядя на меня, некоторые хватались за бока от смеха. Их адский хохот до сих пор звенит в моих ушах.
Свирепый карлик, очевидно, владелец кровати, схватил меня за плечо своими страшными щупальцами. Между нами завязалась борьба. Из моей раны хлынула кровь. Но это не остановило моего мучителя. Перевес в силе был явно на его стороне. В голове у меня помутилось, и я снова потерял сознание.
Очнулся я в другой комнате. Около меня не было ни страшного карлика, ни остальных чудовищ. У окна стоял пожилой, незнакомый мне человек, который, увидев, что я пришел в сознание, обратился ко мне.
— Как вы себя чувствуете? Сейчас я вам сделаю перевязку.
— Где я, доктор? — слабым голосом спросил я. Лицо доктора помрачнело.
— Лучше не спрашивайте, молодой человек. Ваши раны мы излечим, но здесь вас подстерегает гораздо большая опасность, чем на поле боя. Вы попали в лепрозорий. Несчастные, которых вы утром видели, — прокаженные.
Я застонал от ужаса.
— Значит, я провел ночь в постели прокаженного? — прошептал я.
— Да, весьма рискованный поступок, — подтвердил доктор, — я считаю себя невосприимчивым к этой болезни, но и то не решился бы на такой шаг.
— Все было кончено, Джимми. Я был осужден на жизнь, которая хуже смерти. И все же, после того как меня привезли в госпиталь в Претории, я все время надеялся на чудо: 'А вдруг я избегу заразы?' — вопрошал я себя в тысячный раз. Выписавшись из госпиталя, я уехал домой. И тут-то я увидел, что признаки страшной болезни начинают появляться на моем лице. Я все рассказал родителям. Единственным выходом было распустить слухи о моем отъезде на длительный срок, а самому поселиться где-нибудь поблизости под наблюдением надежного врача, который не выдал бы моей тайны. В противном случае меня отправили бы в лепрозорий, где я был бы осужден до конца своих дней находиться в обществе таких же несчастных, как я сам. Никого нельзя было посвящать в мою тайну. Даже тебя, Джимми, друг мой. Я знал, что мое отсутствие будет для тебя большим ударом, во что я мог поделать? Вот и вся моя история.
Годфри умолк. Я видел, что Додд потрясен его рассказом. Ов сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками.
— Я не виноват в том, что они проникли в нашу тайну, — заговорил отец Годфри. — Вот этот человек, — указал он на меня, — догадался обо всем. Тогда я решил, что безопаснее открыться ему до конца.
— И вы правильно поступили, полковник, — сказал я. — Возможно, мое вмешательство окажется полезным. Скажите, — обратился я к Кенту, — вы специалист по заболеваниям такого рода?
— Я обладаю теми знаниями в этой области, которыми обычно располагает всякий образованный медик, — сухо ответил врач.
— Я не сомневаюсь в вашей компетенции, доктор, — поспешил сказать я. Но в таком серьезном случае необходима консультация еще с одним специалистом. Думаю, что вы не показывали мистера Годфри никакому другому врачу, так как боялись посвятить еще кого-нибудь в свою тайну?
Мистер Эмсуорд утвердительно кивнул.
— Я предвидел это, — продолжал я. — В экипаже находится мой старинный приятель сэр Джеймс Сондерс, известный специалист по болезням этого рода. Я думаю, мы попросим сэра Джеймса осмотреть больного и высказать свое суждение?
— Кто же не слышал о знаменитом профессоре Сондерсе! — покраснев, воскликнул доктор Кент. — Я буду польщен знакомством с таким замечательным врачом.
— В таком случае попросим сэра Джеймса пройти сюда, — продолжал я, и… Но полковник перебил меня.
— А сами перейдем в мой кабинет, где, я надеюсь, мистер Холмс объяснит вам, каким образом он сумел проникнуть в нашу тайну.
И вот тут-то я понял, как мне недостает верного Ватсона. Но, увы, моего друга со мной не было, и мне пришлось самому обратиться с речью к моей маленькой аудитории, к которой присоединилась и мать Годфри.
— Обычно я начинаю с того, — сказал я, — что исключаю все, что невозможно. То, что остается, должно быть правдой, сколь бы невероятной она ни казалась. При этом каждый из оставшихся вариантов должен быть тщательно продуман и проверен.
Я применил этот принцип и к данному печальному делу. Мне представлялись возможными три объяснения странного случая, о котором мне поведал мистер Додд. Почему молодого человека держали в таком уединении, без всяких контактов с внешним миром?
Прежде всего он мог быть замешан в каком-либо преступлении. Вторая возможность заключалась в том, что он безумен и родители хотят избавить его от пребывания в сумасшедшем доме.
И, наконец, третья. Юноша болея такой болезнью, которая требует его безусловной изоляции. Все три возможности были равно вероятны, п каждая из них требовала исчерпывающих доказательств.
Вариант, связанный с преступлением, не выдерживал серьезной критики. Во-первых, я не слышал ни о каком преступлении, совершенном в этих местах. Во-вторых, в таком случае семья мистера Годфри была бы заинтересована в том, чтобы отослать его как можно дальше, а не держать преступника у себя под боком.
Вариант, связанный с безумием, казался мне более вероятным. Он подтверждался тем фактом, что молодой человек жил не один, а под наблюдением какого-то человека, очевидно, врача. Помните, мистер Додд, я спрашивал вас, не заметили ли вы, что читал человек, живший с вашим другом! Я надеялся, что вы заметили у него в руках медицинский журнал.
