их знают, что тот нежный союз душ был во сто крат прекраснее. Итак, я ответил вам. Какие будут еще вопросы? — А если женщина любит одновременно двух мужчин? — спросил Мелоун. — Такое редко встречается. Обычно она сердцем чувствует, кого на самом деле предпочитает. В противном случае эта двойственность означает, что женщина еще не встретила свою настоящую любовь, ее будущий возлюбленный обитает в высшей сфере. Конечно, если она… Голос оборвался, и рупор упал на стол.
— Поем Ангелы витают над нами, — выкрикнул Болсоувер. — А ну-ка, Смайли, вдарьте по этой старой фисгармонии. Энергия почти на нуле. Музыка отгремела, и в глубокой тишине раздался полный отчаяния голос. Никогда Энид не слышала ничего более печального. Разве что стук падающих на крышку гроба комьев земли. Вначале послышалось несвязное бормотание. Потом слова молитвы, видимо, на латыни, потому что два раза говорящий употребил слово Domine и один раз peccavimus. Чувство бесконечной тоски и одиночества разлилось в комнате.
— Господи, что же это такое? — воскликнул Мелоун.
Все озадаченно молчали.
— Какой-нибудь горемыка из низших сфер, — предположил Болсоувер. — Обычно советуют не иметь с ними дела. А мне бы так хотелось помочь ему. — Правильно, Болсоувер, — одобрил Мейли. — Действуйте не мешкая. — Чем мы можем помочь тебе, друг?
Молчание.
— Он сам не знает. Наверное, не понимает, что с ним происходит. Где Люк? Он скажет, что делать.
— Что случилось, друзья? — послышался приятный голос наставника. — Здесь какой-то бедняга. Хотелось бы помочь ему.
— Ах, да. Он недавно пришел из вашего мира, — сказал Люк сочувственно. — И, конечно, растерян. Ничего не понимает. Он из тех, что попадают к нам с полученным в церкви твердым представлением о том, что должны здесь увидеть. Но у нас все иначе, и новички теряют голову. Первое время они совершенно беспомощны, потом некоторые привыкают, приспосабливаются и начинают жить как все. Другие же упорствуют в своих заблуждениях, не могут свыкнуться и продолжают блуждать неприкаянными, как этот человек. В прошлой жизни он был религиозным фанатиком — ограниченным и упрямым. Зерно невежества, посеянное на земле, взошло здесь скорбью. — Что его так тяготит?
— Он не знает, что мертв. Блуждает как в тумане. Все кажется ему страшным сном. После его смерти прошли годы, ему же они кажутся вечностью. — Почему вы не объясните ему ситуацию, не подскажете, что делать? — Мы не можем. Мы…
Рупор упал.
— Смайли, скорее музыку. Нужно прибавить энергии.
— Высшим духам нельзя общаться с теми, кто привязан к земле, — объяснил Мейли. — У них разные энергетические зоны. Мы ближе к этим несчастным и скорее можем им помочь.
— Правильно! Именно вы — почти выкрикнул Люк. — Поговорите с ним, мистер Мейли. Вам знакомы такие, как он.
— Друг, позволь сказать тебе несколько слов, — громко и отчетливо произнес Мейли. — Бормотание прекратилось, и у всех появилось ощущение, что несчастный замер, прислушиваясь. — Нам очень жаль тебя. Знай, ты умер. Ты видишь нас и не можешь уразуметь, почему мы не видим тебя. Но ты на том свете, в потустороннем мире. Ты ожидал другого, потому и не догадался, где находишься. Ты думал, что тебя встретят иначе. Но там все оказалось не так. Ты должен понять, что все — благо, что Бог — добро и что тебя ожидает блаженство в том случае, если ты возвысишься духом, будешь молиться о помощи и думать не только о своем печальном положении, но и о тех страдальцах, которые так же скитаются, объятые мраком. Несколько минут тишины, и вновь голос Люка.
— Он услышал вас и благодарит. Прозрение постепенно приходит к нему. Со временем он обретет и большее знание. Он спрашивает, может ли прийти еще.
— Конечно! Конечно! — возопил Болсоувер. — У нас уже есть несколько подопечных, которые раз от разу становятся все более сведущими. Да благословит тебя Бог, дружище! Приходи, когда хочешь.
Лепет прекратился, а к присутствующим пришло сладостное чувство покоя и умиротворения. Тут раздался тоненький голосок Уи Ван: — Осталось еще много энергии. Тут Красное Облако. Если Папочка пожелает, он может что-нибудь показать.
— Красное Облако — индеец и тоже наш гид. Незаменим, когда нужно продемонстрировать какое- нибудь физическое действие. Ты здесь, Красное Облако?
Три громких стука, словно били молотком по дереву, раздались в тишине.
— Добрый вечер, Красное Облако!
Новый гость заговорил отрывистыми фразами, медленно и с трудом выговаривая слова.
— Здравствуй, вождь! Как здоровье скво? Детишек? Никак в вигваме новые лица?
— Они здесь в поисках истины, Красное Облако. Покажи им, что ты умеешь делать.
— Попробую. Подождите минутку. Буду стараться.
Вновь тягостное ожидание, а затем новые чудеса.
Во мраке появилось смутное мерцание, что-то вроде струйки светящегося дыма. Сначала она вилась от одной стены к другой, а затем закрутилась в центре комнаты. Постепенно струйка как бы сгущалась, превратившись наконец в яркий кружок размером с сигнальный фонарь. Он не отбрасывал света и потому особенно резко выделялся в темноте. Кружок подплыл к самому лицу Энид, и Мелоун мог его хорошо рассмотреть.
— Но его держит чья-то рука! — воскликнул он с вновь вспыхнувшим подозрением.
— Конечно. Это материализованная рука, — сказал Мейли. — Я тоже ясно вижу ее.
— Хотите, чтобы она коснулась вас, мистер Мелоун?
— Да, если можно.
Свет погас, и почти тут же Мелоун ощутил чье-то прикосновение. Он подставил свою ладонь и отчетливо почувствовал, как на нее легли три пальца — теплые, гладкие, средней величины. Мелоун сжал руку, и пальцы как бы растаяли в ней.
— Она исчезла, — задыхаясь от волнения, проговорил журналист. — Что поделаешь! У Красного Облака бывают такие промашки. Но его световые эффекты великолепны.
Тут же, как бы в подтверждение этих слов, началась еще более поразительная игра света. По комнате медленно поползли разной величины облачка и заплясали крошечные искорки, похожие на светлячков. Тогда же молодых людей обдал ледяной порыв ветра. Нельзя было приписать его обману чувств: у Энид даже сдуло на лоб прядь волос.
— Вы, наверное, ощутили порыв ветра? — спросил Мейли. — Некоторые из огоньков могут сойти за языки пламени. После этого Троица уже не покажется вам таким уж невозможным феноменом.
Бубен взмыл вверх; по светящемуся пятну было видно, как он описывал круги под потолком. Затем бубен опустился ниже и поочередно коснулся голов всех присутствующих. И, как бы успокоившись, с мелодичным звоном водворился на место.
— Почему бубен? Почему используется один только бубен? — спросил Мелоун.
— Удобен и компактен, — объяснил Мейли. — И всегда укажет звоном, где находится. А что вы еще можете предложить? Разве только музыкальную шкатулку.
— Наша шкатулка проделывает иногда удивительные вещи, — похвасталась миссис Болсоувер. — Ей ничего не стоит взмыть под самый потолок. А ведь она тяжеловата.
— Девять фунтов, — уточнил Болсоувер. — Однако, судя по всему, наше время подошло к концу. Не думаю, что мы сегодня еще что-нибудь высидим. Сеанс прошел неплохо, можно сказать, на хорошем среднем уровне. Перед тем как включить свет, надо немного обождать. Ну, что скажете, мистер Мелоун? Если вас обуревают сомнения, выкладывайте сразу. А то есть у вас, журналистов, одна неприятная черта: сначала ни гугу, только улыбки и рукопожатия, а потом дома вы расслабляетесь, еще раз прокручиваете все в голове и пишете, что мы жулики.
Кровь застучала в висках у Мелоуна, он провел рукой по пылающему лбу. — Не знаю, что и думать, — признался журналист, — но вечер произвел на меня сильное впечатление. Можно сказать, потряс. Кое-что я читал, но увидеть самому — совсем другое дело. Однако больше всего меня убеждают ваша искренность и душевное здоровье. В этом невозможно усомниться. — Неплохо. Вы делаете успехи, — сказал
