понимал, что имел в виду Вергилий, говоря: «Adhoesit fancibus ora».[3] Наконец мне удалось пробормотать несколько слов и спросить незнакомца, кто он и что ему нужно.
— Лейтенант Хэзерстон, — сказал он медленно и торжественно, — сегодня ты совершил самое ужасное святотатство и величайшее преступление, которое мог совершить человек. Ты убил одного из трех святых людей, верховного адепта наивысшей ступени, нашего старшего брата. Он достиг этой ступени многие годы тому назад, за большее количество лет, чем
Когда много тысяч лет назад люди изучали оккультные науки, ученые установили, что короткой жизни человека недостаточно, чтобы достигнуть наиболее высоких ступеней познания. Поэтому ученые того времени направили все силы на продление своей жизни, чтобы иметь больше простора для усовершенствования.
Благодаря изучению таинственных законов природы они смогли закалить свои тела против болезней и старости. Им осталось только защитить себя от жестоких и преступных людей, которые всегда готовы разрушить все, что выше и благороднее их самих. Не было прямых способов защиты, но оккультные силы давали возможность беспощадно и жестоко покарать преступника.
Незыблемый закон гласит: всякий, проливший кровь брата, достигшего высокой ступени святости, будет предан смерти. Этот закон действует до настоящего времени, и ты, Хэзерстон, находишься в его власти. Никакой король, никакой император не спасут тебя от этого закона. У тебя нет надежды на спасение.
В прежние времена наш закон действовал мгновенно: убийца погибал одновременно со своей жертвой. Впоследствии было решено, что такое быстрое возмездие мешает преступнику понять всю безмерность своего преступления.
Поэтому сейчас во всех подобных случаях возмездие налагается на человека, то есть на ближайших учеников святого, причем им разрешено замедлить или ускорить возмездие по своему усмотрению. Это возмездие должно свершиться в одну из годовщин преступления.
Почему возмездие придет именно в этот день, тебе не дано знать. Достаточно, что ты — убийца трижды благословенного Гхулаб-шаха и я — старший из его трех челасов, которым поручено отомстить за его смерть.
Между нами нет личной ненависти. Во время нашего изучения тайн природы мы не имеем ни времени, ни желания для личных чувств и дел. Нам также нельзя смягчить выполнение этого закона, как для тебя Невозможно избежать кары. Рано или поздно мы явимся к тебе и отнимем у тебя жизнь во искупление той жизни, которую ты отнял.
Такая же участь уготована и твоему презренному солдату Смиту. Хотя его вина меньше твоей, он присужден к такому же наказанию за то, что поднял святотатственную руку на избранника Будды. Если твоя жизнь продлена, то лишь для того, чтобы ты раскаивался в злодеянии и чувствовал силу наказания.
Для того, чтобы ты не смог попытаться забыть это, наш колокольчик, наш астральный колокольчик, пользование которым составляет, одну из наших оккультных тайн, будет всегда напоминать тебе о том, что произошло и что последует. Ты будешь слышать его днем и ночью, ты не спасешься от челасов Гхулаб- шаха, куда бы ты ни прятался.
Ты больше не увидишь меня, о проклятый человек, до того дня, когда мы придем за тобой. Живи в страхе, в ожидании кары, это будет страшнее самой смерти.
Сделав угрожающий жест, незнакомец повернулся и вышел из палатки.
В то же мгновение я пробудился от летаргии, сковывавшей меня. Вскочив на ноги, я бросился к выходу и выглянул наружу. Часовой-сипай стоял в нескольких шагах от меня, облокотившись на мушкет.
— Собака! — крикнул я индусу. — Как ты осмелился пропустить сюда человека и нарушить мой покой! Часовой с изумлением уставился на меня.
— Разве кто-нибудь потревожил сагиба? — спросил он.
— Да, только что, сию секунду. Ты должен был видеть его, когда он выходил из моей палатки.
— Уверяю, что
Озадаченный и смущенный, я сидел на своем ложе и думал: неужели это галлюцинация, вызванная нервным возбуждением после нашей стычки, но вдруг произошло новое удивительное явление. Над моей головой раздался резкий звон колокольчика. Звон походил на звук от удара ногтем по пустому стакану, но только гораздо громче и сильнее.
Я поглядел вверх, но ничего на заметил.
Я тщательно обыскал всю палатку, но так и не обнаружил причины странного звука. Наконец, измученный и усталый, я послал к чертям эту тайну и, бросившись на свое ложе, вскоре крепко заснул.
Проснувшись утром, я был готов объяснить все случившееся только споим воображением. Но вскоре я был выведен из этого заблуждения: не успел я встать, как тот же самый странный звук повторился у моего уха так же громко и так же беспричинно, как прежде. Не понимаю, что это за звук и откуда он раздался. Полипе я его не слышал.
Неужели угрозы этого человека осуществятся и неужели звонил тот самый астральный колокольчик, который должен напоминать мне о случившемся? Это, конечно, совершенно невероятно. И все же незнакомец произвел на меня неизгладимое впечатление.
Я постарался как можно точнее записать все, что он мне сказал, но боюсь, что я много пропустил. Чем кончится это странное дело? Придется обратиться к религии и святой воде.
Ни Чемберлену, ни Эллиоту не сообщил ни слова. Они сказали мне, что я сегодня утром выгляжу, как привидение.
Вечером. Сравнил свои записки с рассказом артиллериста Руфуса Смита, который ударил старика прикладом. С ним произошло то же самое, что и со мной. Он тоже слышал этот звук. Что все это значит? У меня голова идет кругом.
10 ОКТЯБРЯ (ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ДНЯ)
Боже, спаси нас!
Этими краткими словами заканчивается дневник. Мне показалось, что запись, сделанная после четырехдневного перерыва, говорит о потрясенных нервах и надломленной воле Хэзерстона больше, чем мог бы сказать самый подробный рассказ.
К дневнику была приколота записка, очевидно, недавно написанная генералом. «С тех пор и до настоящего времени, — было сказано в ней, — не проходило дня или ночи, чтобы я не слышал этот ужасный звук, который вызывал у меня целые вереницы мыслей. Ни время, ни привычки не приносили мне успокоения; напротив, с каждым годом мои физические силы ослабевали, нервы отказывались выносить постоянное напряжение.
Я разбит и душою, и телом. Живу в постоянном трепете, всегда напрягаю слух, ожидая ненавистный колокольчик, боюсь говорить с кем-нибудь, чтобы не выдать свое ужасное состояние. Я не знаю покоя, у меня нет даже надежды на покой на этом свете. Клянусь, предпочел бы смерть, и все-таки как только настает пятое октября, я изнемогаю от страха, ибо не знаю, какая загадочная и ужасная смерть мне угрожает.
Прошло сорок лет, как я убил Гхулаб-шаха, и сорок раз я проходил через все ужасы смерти, так и не обретая желанного покоя.
Мне не дано знать, в каком виде придет ко мне возмездие. Я заточил себя в самом глухом углу, окружив себя стенами и оградами, ибо в минуты слабости инстинкт заставляет меня принимать хоть какие- нибудь меры самосохранения. Но в душе я хорошо знаю, что все это тщетно. Теперь они уже скоро придут, потому что я стар, и природа может перегнать их, если они не поторопятся.
Я ставлю себе в заслугу, что не принял синильной кислоты или опиума. Этим способом я мог расстроить планы своих оккультных преследователей, но я всегда считал, что человек не имеет права покидать своего поста, пока его не отзовет высшая власть. Но все эти годы я без колебания подвергал себя
