стояла куда большая толпа зрителей, чем я ожидала. Приятно было сознавать, что мы не из тех, кого легко запугать.
Арлен ошивалась у конторки. Волосы ее казались маслянистыми. Ей надо сбросить фунтов тридцать — сорок. Ей могла бы пригодиться программа похудания Рауди. Но внешность ее не волнует.
— Я думала, ты не решишься, — сказала она. — Ты следующая, и твоя собака — последняя. Винс тебя записал. Правда, он отлично выглядит?
Она разумела Рауди, а не Винса.
— Он и вправду милашка, — сказала я. — К приготовишкам?
Она кивнула:
— Дай им знать, что вы здесь.
Я сложила манатки — сумочку, запасной поводок, кожаный прогулочный ошейник Рауди, термос, миску — на одну из скамеек в дальнем конце зала и набросила сверху куртку. На ринге приготовишек Цезарь заканчивал работу на подзыв, последнее свое индивидуальное упражнение. Он, согнувшись, подошел на зов. Я надела нарукавную повязку, и стюард — парень из начинающих, который держит бассета, — заметил меня.
Перед тем как выводить Рауди на ринг, я сказала ему несколько слов.
— Ничего не забудешь. Просто постарайся, — шепнула я.
Судью, шатенку лет сорока в персиковом синтетическом костюме, я прежде не видела.
— Вы готовы? — спросила она. Она не любопытствовала. Это обязательный вопрос.
— Готова, — сказала я.
На поводке Рауди, как мне показалось, немного опережал, за исключением внешнего поворота в фигуре восемь, когда я ощутила, что он отстает. (Поскольку при хорошем вождении следует и на судью глядеть, и глядеть, куда идешь, не всегда видишь, что делает твоя собака.) Без поводка он, казалось, немножко медлит, исполняя команду «сидеть». Его проверочная стойка была великолепна, но это довольно легкое упражнение. Подзыв не легок, но пес все равно был близок к совершенству, а когда он закончил, то, подпрыгнув, сел и улыбнулся мне. Я отпустила его и обняла. Похвала между упражнениями на ринге не возбраняется. После перерыва — всего на пару минут нас позвали назад на групповые упражнения: посадку и укладку. Он так хорошо делал их всю неделю, что мне следовало быть подозрительной. Поскольку это было у приготовишек, а не у продвинутых, мы оставались на ринге, отойдя от собак. На посадке Рауди вертелся, что лишало нас очков. Я была почти уверена, что на укладке он постарается подползти к Лайон, которая оказалась рядом с ним, но он поймал мой взгляд и остался на месте.
Мы все покинули ринг и стали ждать. Двое вожатых с собаками все еще дожидались состязаний для продвинутых — потом предстояли групповые упражнения для продвинутых. После этого судьи должны подсчитать очки и проверить свои подсчеты. Наконец каждого, кто был квалифицирован, зовут обратно для получения лент и призов. Я не знала, каков наш счет, но была уверена, что нас квалифицируют.
Я пропустила обед, чтобы поспеть на состязания, и хотела есть и пить. Рауди, вероятно, тоже. В машине была бутылка воды, но еще в Мэне я обнаружила, что Рауди один из псов, которые будут есть и пить что угодно — салат, виноград, бананы, попкорн, томатный и апельсиновый сок, — поэтому я порылась под курткой, вытащила термос и миску и налила нам обоим апельсинового сока, которым наполнила термос у Бака. Апельсиновый сок показался мне на вкус странноватым, но я так хотела пить, что все равно его вытянула. После предыдущей поездки в Аулз-Хед я на неделю оставила термос в «бронко» и теперь подумала, что он, верно, заплесневел, а я не слишком хорошо его помыла перед тем, как влить туда нынче утром апельсиновый сок. Или, может быть, я по ошибке схватила не тот кувшин и взяла какой-нибудь из Баковых — с разведенным «Инвайтом», «Зукко» или, тоже возможно, пищевой добавкой со вкусом апельсина для кормящих сук, — но это меня не встревожило. Бак считает, что нельзя кормить собаку тем, что ты сам не станешь есть и пить, и наоборот. Рауди, кажется, не заметил вкуса, но мой ангел-хранитель знает свое дело. Если бы судья задержался, чтобы перепроверить подсчеты, я бы заново наполнила миску Рауди.
Случилось так, что нас позвали на ринг прежде, чем я это сделала. Приз предприготовишек достался золотистому ретриверу, которого водил Рик Лоусон. Никто не удивился. Как я и предсказывала, у продвинутых победил Курчи. У приготовишек победили мы. Вторыми были Стив с Индией — только потому, что она провалила подзыв, побродив вокруг, прежде чем подойти к Стиву. Сонливость напала на меня, как раз когда все сгрудились вокруг, ласкали Рауди и говорили мне, как счастлив был бы д-р Стэнтон. Это была правда. Я помню, что чуть не расплакалась, потом стала зевать, потом подумала, как же долго я была за рулем. Следующее, что приходит мне на ум, — бессвязные воспоминания о том, что оказалось больницей Маунт-Оберы.
На следующее утро в больничной палате было чересчур солнечно. Свет резал мне глаза, пока Стив рассказывал, что Рауди и я получили сверхдозу валиума. Позднее этим утром кто-то сказал мне, что Стив примчал Рауди в ветеринарную лечебницу, а меня велел Рэю отвезти в Маунт-Оберн. С приоритетами у Стива все в порядке.
Глава 7
К утру субботы я была достаточно здорова и дико зла. Какой-то выродок опоил моего пса еще даже до того, как он официально стал моим. В одиннадцать я выписалась из Маунт-Оберн и прошла четыре-пять кварталов до дому. Шла несколько нетвердо, но шла. «Бронко» (Стив спас его от принудительного отгона) был припаркован на подъездной дорожке за моим домом, а чемодан все еще лежал сзади.
В свой обеденный перерыв Стив завез Рауди, который, кажется, потерял несколько фунтов, и как только он ушел, в заднюю дверь постучался Кевин. Он принес бумажный пакет с продуктами и пожелал сделать себе гамбургер. По неизвестным мне причинам миссис Деннеги покинула лоно Римско-католической Церкви и стала адвентисткой седьмого дня. В ее доме Кевину не позволяется ни хранить, ни готовить, ни есть мяса.
Готовить Кевин не умеет, но понимает, что меня об этом лучше не просить, так что мы разговаривали под скворчание и дым фарша, подгоравшего на чугунной сковородке.
— Как тебе Роналд Кафлин? — спросил он, без особого эффекта помешивая в сковородке.
— По мне, у него замечательно выдрессированная собака — лучшая из всех, каких я
видела. Если бы он в четверг вечером не был в патруле, он мог бы победить у продвинутых. А еще он потрясающий сантехник.
— Вот нас и интересует его визит в туалет, — сказал Кевин.
— А я думала, вас интересовал Гэл Шагг.
— Пока неясно, при чем он тут, но в последнем происшествии он не замешан.
— Как это произошло?
— Непонятно. Ты принесла в арсенал этот термос, свалила вещички на скамейку и там и бросила. Шагга в здании не было, он, вообще-то, прохлаждался в Леверет-Хауз. Там были какие-то проблемы.
Гарвардские студенты живут на дому, а не в общежитиях. Так легче держать фасон, будто это и впрямь английский Кембридж, а не мужланский Новый Свет. Снаружи Леверет-Хауз — несколько больших вентиляционных шахт, куда университет спускает излишки тепла, и холодными ночами к ним сходятся погреться бездомные. Поскольку их присутствие не добавляет университету европейского шарма, университет пытается отгородить шахты и вывести оттуда бродяг. Я знала, в чем там проблема, потому что читала в больнице «Глоб». Кое-кто из студентов организовал демонстрацию, чтобы защитить права бездомных на подержанное тепло Гарварда. Там, должно быть, Гэла и видели.
— Кафлин, — повторил Кевин. Он соскреб мясо со сковородки на две булочки для гамбургеров — одна из них великодушно предназначалась мне — и добавил кетчупа, который капал с его запястий, опушенных блондинистыми волосками.
— Всегда верный республиканец, — сказала я.
— Что?!
— Согласно Рейгану, это — овощное. Кетчуп.
— Ну ты даешь. Прямо в жилу. О Кафлине говори!
— Рон Кафлин — казначей клуба. Славный малый.
— Доступ к кассе, — бросил Кевин.
