Тому, кто проткнет Пирра Эврипонтида, горсть золотых.
Взвыв от восторга, «белые плащи» кинулись выполнять приказание. Их товарищи, уже сражавшиеся с защитниками, удвоили усилия.
«Теперь конец, – подумал Галиарт, увидев хлынувшую к лестнице массу. – Долго нам не выстоять». До гибели товарищей он почти не думал о смерти, опьяненный горячкой боя, но теперь смрадное дыхание могилы коснулось его ноздрей. Впрочем, сын наварха уже слишком устал, чтобы испытывать сильные эмоции. Чем быстрее все это закончится…
– Ты, трусливый ублюдок! – громоподобный голос Пирра перекрыл грохот сражения. Обращался царевич, конечно, к элименарху. – Ты платишь холуям за мою смерть, потому что боишься сойтись со мной сам. Сознайся, ведь так, ты, овечий кал?
– Брось, Эврипонтид, – улыбка Леотихида была похожа на собачий оскал. – К чему эти детские штучки? Ты уже все равно, что мертв, и я не собираюсь…
– …рисковать? Ну и трус же ты, Рыжий! – зло расхохотался Пирр. – И даже не стыдишься показать этого перед своими прихвостнями. Все они – пугливое отребье, которое нападает только толпой, да и то, если думает, что ведомо кем-то похрабрее него. Ты очень их разочаруешь, Леотихид, если не примешь мой вызов. Сейчас вы убьете нас всех, и они будут заискивающе глядеть тебе в рот и глодать брошенные тобой кости. Но за глаза, наедине, в кабаке за кувшином вина или с тесной компании с девицами они будут говорить: «А ведь командир-то наш, Рыжий, сдрейфил, когда поганец Эврипонтид вызвал его, и предпочел отсидеться за нашими спинами, откупиться братниным золотом за нашу кровь и погибших дружков. Дерьмо он, по большому счету, а не командир». Так будут говорить твои люди, и лучшие из них, у кого осталась хоть капля достоинства, отдадут свои белые плащи на подстилки собакам, и уйдут – в достойные отряды, к достойным командирам. А ты, великий храбрец, окажешься в конце концов в окружении последних шакалов и подонков, которым до задницы все, кроме жалованья!
Это была настоящая речь – страстная и проникновенная. «Белые» прекратили нападать на противников, неуверенно оглядываясь и ожидая ответа элименарха, опустили мечи Полиад и Арсиона, и даже гиппагреты разошлись, тяжело дыша и продолжая сверлить друг друга взглядами. В продомосе наступила почти идеальная тишина – только раненые на полу продолжали стонать и взывать о помощи.
– Подумай, Рыжий, – коту под хвост вся твоя воинская репутация. Молодых-то ты сможешь заткнуть, а что скажешь серьезным мужам, когда они поинтересуются, не оттого ли ты трус, что отец твой был не спартанцем? – слова Пирра лупили, словно каменные ядра полибола. Леотихид уже едва держал себя в руках – темперамент брал верх над здравым смыслом. – Да и сам ты – неужели не хочешь убить меня собственной рукой, выпустить ненавистную тебе кровь Эврипонтидов, да еще и хапнуть немножко лишней славы? Ты ведь считаешься неплохим фехтовальщиком, да и я не в лучшей форме – подустал, и к тому же, гляди, поцарапан…
Леотихид поднял руку.
– Довольно, Эврипонтид! Так и быть, уговорил ты меня…
– Командир, государь запретил тебе… – возмущенно начала Арсиона, но Леотихид оборвал ее небрежным жестом.
– Молчать. Итак, говорю, раз ты так стремишься сдохнуть именно от моего меча, отцеубийца, так и быть, окажу тебе эту честь. Не подумай, что я воодушевлен твоими кровоподтеками или потными подмышками – такого никчемного фехтовальщика я бы убил, даже выпив пол-амфоры крепленого хиосского. Я соглашаюсь на поединок действительно только из желания самолично избавить мир от такого мерзкого насекомого, как ты. Но даже если я споткнусь и ты проколешь меня – на это ты, видно, и рассчитываешь – в вашей судьбе это ничего не изменит. Полиад, Арсиона, и все остальные, слушайте: если он меня ранит или убьет, не вкладывайте мечи в ножны до тех пор, пока не отправите их всех к предкам.
– Вот это я понимаю – речь не отрока, но мужа, – презрительно скривившись, проговорил Пирр.
– Дайте места, – приказал, не слушая его, Леотихид. «Белые плащи» послушно отошли к стенам. Исад, Леонид и Мелеагр, подхвативший полубесчувственного Леонтиска, воспользовались возможностью передохнуть.
Отстегнув плащ, Леотихид небрежно уронил его на руки оказавшемуся сзади телохранителю и вышел в середину моментально образованного зрителями круга. В руке он держал свой любимый фехтовальный меч – удлиненную спату с золоченой рукоятью. Роскошный панцирь метал отраженные зайчики света, пышные белые с красными перья султана колыхались над начищенным до зеркального блеска шлемом. Воины элименарха приветствовали командира одобрительным гулом и подбадривающими криками.
– Разорви его надвое, командир!
– Смерть собаке!
– Накажи отцеубийцу, – эти и подобные возгласы заполнили продомос. Даже раненые, с помощью товарищей добравшиеся до стен, на время позабыли о боли и поддерживали общий воинственный крик.
Противная партия вела себя не в пример тише – возможно, вследствие ее малочисленности. Лих опустил на голову царевича свой шлем.
– Он счастливый, уберегает от ран. Видишь, я невредим? – Коршун действительно не получил ни одной заметной раны. – Так что через четверть часа, прошу, верни его мне, командир.
– Не сомневайся, – усмехнулся Пирр.
– Удачи, – не зная, что сказать, Галиарт кусал губы. – Да хранит тебя Афина.
Следующим был Исад.
– Леотихид неплохо фехтует, за этот год я стоял с ним пару раз в кругу, – проговорил сквозь зубы сын Фебида. Стекавший по смуглому лицу мечника пот выдавал, какую жуткую боль он испытывает. – Помнится, он не любит сочетания «обратного поцелуя» и «паруса» – с быстрой сменой руки, разумеется.
– Спасибо, попробую, – царевич благодарно кивнул. Увидев следующего, кто подошел пожелать ему удачи, Пирр дернул бровью.
– Ты обнажаешь оружие против беззакония и подлости, молодой человек, – напыщенно сказал эфор Фебид. – Стало быть, поединок сей есть битва за правое дело, сражение добродетели против зла. Благие
