ходят босые).
– Третья декада второй эномотии, после отбоя побежите до храма Диоскуров, что за рекой, и обратно. Со щитами. Прибежавшему последним – голодный день.
– За что, брат? – посмел возмутиться командир эномотии Леотихид.
Эвдамид поджал губы.
– За Пактия, который до сих пор не знает, где лево, где право. А ты, Лео, за то, что подал голос из строя, побежишь с ними. И, кроме щита, потащишь с собой камень, не меньший, чем твоя дурная голова!
– Слушаюсь, – недовольно протянул Леотихид. Он знал, что спорить бесполезно: во имя дисциплины Эвдамид без колебаний послал бы его и под плети.
Леонтиск искренне порадовался промашке недруга и подумал злорадно: «Так тебе и надо, ублюдок!» Перехватил поудобнее перекладину и… едва не пропустил следующую резкую команду:
– Кругом, щиты за спину!
Стук деревянных подошв, кряхтенье, шорох дерева. Крик чайки, пролетевшей на уровне крыш.
– Автокл, не крути черепком! Ион, что ты в собственных ногах путаешься? Еще раз, крр-у-гом!
Дробь подошв.
– Писандр, я сказал что-нибудь о щитах?
– Нет, ирен!
– Куда ж ты его тычешь? Десять плетей и голодный день!
– Слушаюсь!
– Щиты на фронт, к атаке, то-овьсь! Плотнее щиты! Сдвоенным, вперед!
– Арей!!! – с боевым кличем «ястребы», держа строй, бросились на воображаемого противника.
– Сто-о-ой! Анаксилай, Исад, не вырываться! Щит в щит! А теперь – раздвинуть ряды! Двойной интервал!
Громкий звук вырвавшихся от усердия ветров, следом – шипящие, сквозь зубы, смешки стоящих рядом. Пронесло – Эвдамид не заметил.
– Удвоить фронт – третья линия, занять место в первой, четвертая – во второй! Марш! Хорошо. Парадори, щиты на фронт, бего-ом!
– А-а-а!
– Сто-ой! Куда прете, болваны? Прошу простить, господа, этого больше не повторится. Я велю «птенцам» постирать твой хитон, господин хилиарх.
– И чем же это спартанская фаланга, интересно, отличается от фаланги афинской или аргосской? – мелодичный голос Эльпиники был полон медовой издевки.
– Своей непобедимостью, – совершенно серьезно отвечал ей Леонтиск. – На самом деле ни македонские, ни римские солдаты не превосходят спартанцев в организованности и дисциплине, не говоря уже о мужестве…
– Ой ли? Каждая мышь свое поле хвалит…
– Пройдет немного времени, и ты вспомнишь мои слова, – голос юноши прозвучал зловеще. – Лакедемон подтвердит свою силу кровью…
– Леонтиск! – улыбка девушки потускнела. – Перестань. Говоря о крови, ты призываешь темные силы. Чур, избавь Великая Покровительница!
– Хорошо, не буду. Рассказывать дальше?
– Да!
– Ты уже третий день приходишь в это подземелье, слушаешь мои басни… Не наскучило?
– Как ты можешь! Мне хочется говорить с тобой, и это все так интересно… – Леонтиск смотрел ей в глаза очень внимательно, но фальши не уловил.
Из коридора донесся очередной страстный стон.
– А Полита? Она не в обиде? – с улыбкой спросил сын стратега.
– С чего бы ей? Она проводит время даже лучше, чем я… – поняв, что заговорилась, Эльпиника прикусила язык, на миг опустила глаза. На ее щеках вспыхнули ярко-алые пятна. – Я… я не то хотела сказать…
– Пустое, я тебя понимаю.
В груди колыхнулось сладкое волнение. «Ну и дела! – удивился Леонтиск. – Сдается мне, развратник Купидон летает где-то рядом!» Ни печальная ситуация, в которой он находился, ни грозная опасность, нависшая над другом и повелителем, ни боль от недавних трагических событий не могли более заглушать все настойчивее заявлявшего о себе чувства. Повинуясь порыву, Леонтиск протянул руки сквозь решетку. Эльпиника, глядя на него сияющими глазами, легко соскользнула со скамьи, вложила свои тонкие ладони в его.
Они не сказали ни слова. Ни слова о любви.
– Отсюда у тебя эти шрамы? – полушепотом произнесла она наконец, как будто боясь спугнуть очарование момента. Леонтиск, увидев, куда она смотрит, коснулся пальцами правой руки длинного, уходящего под хитон рубца на правом плече.
