пошло, я даже не буду возражать, если вы раскурите сразу две сигары.
— Неужели вам так нравится сигарный дым?
— Не особенно. Просто мне кажется, что если курить две сигары сразу, это будет
Марко снова развернул тело к сидящей рядом женщине. Медленно, неохотно поднял взгляд, скользнул им по спокойно лежащим на коленях рукам с ярко-красным маникюром, по блестящей пряжке пояса в виде изысканной крылатой змеи; по высокой, многообещающей груди, незряче глядевшей прямо на него сквозь темно-голубую шерсть; по вырезу платья и зернам неброских жемчужин вокруг длинной шеи цвета белоснежного каррарского мрамора и дальше, ко рту, который он так жаждал увидеть во плоти с тех самых пор, как точно такой же попался ему однажды на фотографии в немецком журнале, двадцать три года назад, когда Марко рылся в вещах отца в багажнике штабного автомобиля. Это был абстрактно сексуальный объект. Это был необыкновенный рот, казавшийся ненасытным. Он говорил о вожделении, уходящем корнями далеко в мифологию, вожделении, которое могло одарить вкусивших его вечной безмятежностью; и этот рот мог принадлежать великому множеству женщин самых разных типов. Марко с сожалением оторвался от него как от объекта созерцания; с трудом скользнул взглядом вверх, к выступу поразительно сладострастного носа, большого, прекрасной формы семитского носа, носа человека, который стремится и умеет побеждать.
Этот нос заставил Марко вспомнить, что каждого мусульманина на небесах ожидают семьдесят две женщины с точно таким же носом, точно такими же глазами и точно таким ртом: его мысль пробежала долгое расстояние от этого утеса половой зрелости до слов необычайно унылой песни, причитающей: «Если ее больше нет на земле, то и моя жизнь тоже быстро подойдет к концу». Потом, наконец, взгляд Марко поднялся до уровня глаз женщины, и в голове молнией промелькнул вопрос, учат ли в разведшколах язык туарегов, и он подумал о боге любви, которого индусы называют бестелесным, потому что огонь глаз Шивы поглотил его. Потом Марко закрыл глаза и попытался помочь себе, остановить себя — ГОСПОДИ, ЕСЛИ ТЫ ЕСТЬ НА НЕБЕСАХ! — но не смог.
Майор зарыдал и начал подниматься на ноги. Пассажиры по ту сторону прохода враждебно уставились на него. Он сшиб ногой металлическую подставку вместе с выпивкой. Слепо и шумно развернулся влево, не в силах остановить рыдания, и, почти ничего не видя из-за застилающих глаза слез, потащился к двери вагона. Он стоял один в тамбуре, прижав голову к оконному стеклу, дожидаясь, пока настанет время, чувствуя уверенность, что оно вот-вот настанет — время, когда «завод» кончится, и жуткие рыдания медленно стихнут. Пытаясь проанализировать, что произошло, чтобы хоть чем-то заполнить сознание, майор был вынужден сделать вывод, что для него эта женщина выглядит так же, как звучит звук «а» на конце слова: какой у нее искренний, легкий, надежный, благословенный вид. Какого цвета у нее волосы, спрашивал он себя, продолжая рыдать? Марко сконцентрировался на словах, которыми называют ангелов: яшты, фраваши и святые бессмертные; серафимы и херувимы; хайоты и офанимы, а еще Харут и Марут, которые говорили: «Мы — искушение; не будь же неверным». Он решил, что эта женщина могла быть только фраваши, принадлежать только к этой армии ангелов, которые существуют на небесах до рождения человека, защищают его на протяжении всей жизни и воссоединяются с его душой в смерти. Марко рыдал, продолжая гадать, какого цвета у нее волосы.
Наконец, рыдания его отпустили. Он в изнеможении прислонился к стене тамбура, все еще всхлипывая. Медленно достал из кармана брюк носовой платок и с огромным усилием, потому что сил у него осталось совсем мало (откуда им было взяться, если он совсем не спал), медленно промокнул лицо и высморкался. Мелькнула мимолетная мысль вернуться обратно, но ведь и в других вагонах было полно пустых мест, в особенности в хвосте поезда. Он решил, что, добравшись до Нью-Йорка, купит себе свободные серые брюки, красную шерстяную рубашку и целыми днями будет сидеть у большого окна Реймонда, глядеть на Гудзон и штат на другом берегу, как бы он там ни назывался; и думать о штатах позади этого штата, и потягивать пиво.
Марко повернулся, собираясь перейти в другой вагон и найти себе там место, и тут выяснилось, что
— Прекрасный штат — Мериленд, — сказала она.
— Это Делавэр.
— Знаю. Я была одной из тех, кто прокладывал этот рельсовый путь. Тем не менее Мериленд — прекрасный штат. Так же, как и Огайо, если уж на то пошло.
— Надо думать. А Коламбус — город потрясающего футбола. Вы занимаетесь железнодорожным бизнесом?
Марко чувствовал себя ошеломленным и хотел, чтобы разговор продолжился.
— Теперь нет, — ответила она. — Однако, если позволите обратить на это ваше внимание, задавая подобный вопрос, лучше говорить так: «Вы занимаетесь железными дорогами?» А где ваш дом?
— Я всю свою жизнь прослужил в армии, — сказал Марко. — Мы не задерживаемся на одном месте. Родился я в Нью-Гемпшире.
— Однажды я была в лагере для девочек на озере Фрэнсис.
— Ну, это гораздо севернее. Как вас зовут?
— Юджина.
— Простите?
— Кроме шуток.
— Очень мило.
— Спасибо.
— Друзья зовут вас Дженни?
— Как ни странно, нет.
— По-моему, очень милое имя.
— Можете называть меня Дженни.
— А как все же вас называют друзья?
— Рози.
— Почему?
— Мое полное имя Юджина Роуз. Из этих двух имен я всегда предпочитала Рози. В нем чувствуется запах дешевого мыла и пива. Так обычно зовут девушек за стойкой, которым досаждают ломовые извозчики. Мой отец часто повторял, что это имя для полных женщин, а поскольку мой рост пять футов девять дюймов, он думал, что у меня больше шансов вырасти полной, чем хрупкой. Так оно и получилось, хотя если бы меня называли Юджиной, то, наверно, было бы наоборот.
— Тем не менее, когда я спросил, как вас зовут, вы представились Юджиной.
— Не исключено, что в тот момент я чувствовала себя хрупкой, более или менее.
— Никогда не мог понять, что это означает — «более или менее».
— Никто не может.
— Вы арабка?
— Нет.
Майор протянул ей руку, чтобы официально представиться.
— Меня зовут Бен. В смысле, Беннет. Меня назвали в честь Арнольда Беннета.
— Это такой писатель?
— Нет. Подполковник. В то время он был командиром моего отца.
— А как ваша фамилия?
— Марко.
— Майор Марко. Вы араб?
— Нет, но, кроме шуток, я был уверен, что вы аравийка. Так и вижу палатки вашего отца где-нибудь в центре Сахары. Там есть городок под названием Джанет и совсем уж крошечная деревушка с таким неприличным названием, что я не осмелился бы произнести его, даже если бы вы имели докторскую степень в области географии. Когда на пустыню опускается ночь, точно занавес, сотканный из холода и мрака,
