камеру. Руки, ноги свяжи. Запри как положено. Часового смени…
Выходя следом за Ильиным в коридор, Гаюсов положил ему руку на плечо.
— Что ты такую тяжесть таскаешь? Не шуба, а медведь на плечах.
— Люблю, когда тепло с гарантией, — усмехнулся Глеб. — Полы, как видишь, отрезал и уже променял. Думаешь, коньяк у меня откуда?
— Вряд ли мы нынче пустим чекиста в расход, раздумчиво проговорил Гаюсов. — Без Матцева нельзя. А мне, ты прав, надо бы отлежаться с этой… Невралгия, вспомнил!.. Думаю, завтра утром проведем еще допрос — и финита ля комедия. Надоел он мне, этот сопляк, до колик в желудке.
Сумерки уже сгустились. Унылая фигура охранника, сидевшего на арбе, ворохнулась.
— Смену бы мне!..
— Будет смена, скоро… Капустин распорядится. — Гаюсов опять схватился за щеку. — Ох и дернуло… Ты где сегодня вечером, Глеб? Ой! Нет уж, все равно, где б ты ни был… Я сегодня готов. Сок виноградной лозы — и компресс. Прощай!
— Выздоравливай, Буров! Счастливо! — Глеб легко вскочил в седло. — Не забудь, найди меня утром!
Он пришпорил приземистую лошадку и пустил ее с места в галоп, держась посередине улицы, окутанной в густую синеву. В окнах кое-где уже забрезжили огоньки коптюшек. А в штабе? Скоро ль они там?
Буржаковский брел по темным станичным улицам, как пьяный — цеплялся рукой за жерди палисадников, старался придерживаться заборов, осторожно обходил столбы. Голова была чугунной. От шестичасового переливания из пустого в порожнее, от табачного угара, от нервных споров с Серовым. Переубедить его так и не удалось. Идти на Гребенщиковскую, чтоб закрепиться там до конца холодов? Это же чистое безумие, шальная идея маленького бандитского наполеончика, который не представляет себе ни ситуации, ни истинного соотношения сил. Части регулярной Красной армии, пусть даже с опозданием, пусть даже не все сразу, но так или иначе, не в январе, так в феврале появятся на облепленном казачьими станицами и поселками тракте Уральск — Гурьев. Застрять здесь — в Горской ли, в Гребенщиковской — это же все равно что медведю забраться в берлогу в ожидании прихода охотников. Немедленное отступление в зауральские степи, в бескрайние пространства Киргизского края — только это дает минимальные шансы спасти Атаманскую дивизию от полного уничтожения. Сражаться с чекистскими батальонами, с которыми до сих пор приходилось иметь дело Серову, не мед. Воевать они умеют и вооружены до зубов. Но что станет с дивизией, когда подойдут броневики, орудия и даже, как это бывало уже под Беднараком и Семиглавым Маром, отбитые некогда у Деникина танки «рикардо»? Что отсидеться в Гребенщиковской не удастся, Буржаковскому было так же ясно, как ясен был и сам Василий Серов — тщеславный и заносчивый храбрец, принципиально не желающий обесчестить свое имя поспешным бегством в степь, подальше от уютных казачьих станиц. Мобилизация уральских казаков, с которой носится Долматов, чистый блеф. Казара смирилась, это видно простым глазом. От семей, от своей станицы они на зиму не уйдут.
Пакостно было на душе у начальника штаба. В который раз пожалел он сегодня, что струсил, сдавшись Серову. Побоялся, что расстреляют: комиссаров и командиров тот не щадил. К трем сотням приближается число расстрелянных большевиков. Попробуй теперь расплатись, Василий свет Алексеевич! Но он, Буржаковский, не чета ни Серову, ни садисту Мазанову, ни изуверам Матцева… Давным-давно мог бы найти удобный момент, чтоб дезертировать, прихватив штабные документы. Простили бы?.. В чекистских листовках обещают амнистию. Но кому? Рядовому бандиту, темному крестьянину. А красному командиру, поправшему воинский долг? Вот то-то и оно! Нет гарантий, нет…
Он поднялся на крыльцо, дернул веревочку щеколды и оказался в темных сенях. Полоска света пробивалась из-под двери. Значит, хозяйка дома. Видно, стряпает еще…
Буржаковский толкнул дверь, вошел в «черную» комнату и сразу увидел чьи-то ноги в высоких сапогах со шпорами. Лица сидевшего у окна напротив двери человека не было видно: заслоняли висящие над порогом постирушки.
— Вот и постоялец ваш, — услышал он голос Ильина и обрадовался. Буржаковский тянулся к «американцу». Чувствовал в Ильине не только привлекательную для него, поповского сына, интеллигентность, но и жесткую внутреннюю силу.
— Глеб! Какими судьбами?
Отведя рукой влажное тряпье, начштаба прошел в комнату. Хозяйка, вдова казака, не пришедшего с германской, мельком взглянула и опять шуганула ухват в черную пасть протопленной печи.
— Угостимся чайком? Разговор есть, — сказал Глеб. Выглядел Ильин усталым, скучным.
— Чай готовый… Если совсем не остыл, — отозвалась хозяйка. — Постоялец-то мой не любит горячего…
Буржаковский поймал многозначительный взгляд Глеба.
— Анна Авксентьевна, — повернулся он к хозяйке. — Сходили бы на полчасика к соседке. Новостей бы нам принесли, а?
Казачка в сердцах громыхнула в печи горшками, бросила ухват.
— Только ненадолго. Спать скоро, а делов куча, — пробурчала она, накинула ватный бешмет на плечи и вышла.
— Может, обойдемся без чая? — предложил Глеб.
— Ты, видно, неспроста? — Буржаковский вглядывался в лицо Ильина, но при неверном свете масляной коптилки разобрать его выражения не мог.
— Пришел поговорить. Прежде всего спросить, что лежит на сердце у тебя, Александр?
— На сердце? — Буржаковский потер пальцами ноющий висок, сбросил на лавку полушубок, кубанку. Отстегнул шашку.
— А на сердце у меня, Глеб дорогой, — уныло продолжал он, присаживаясь к столу, — очень и очень невесело.
— Почему же? — будто бы искренне удивился Ильин.
— Потому что… Военную ситуацию ты представляешь. Может, и не в деталях, как я, а в общем. Но и того достаточно. Тяжко нам придется. Вот и на сердце тяжело.
— А мне казалось, что как раз наоборот — легко.
Буржаковский изогнул густые брови:
— Почему же, прости?
— А потому что… — Глеб выдержал довольно долгую паузу, — на сердце, то бишь в кармане твоего френча, ты спрятал листовку Саратовского губчека. Притом учти, помеченную мной. На обороте.
Бледность залила щеки Буржаковского. Он сглотнул слюну, но ответить был не в силах.
— Это… Не имеет знач-чения… В конце концов…
— Не бормочи, начштаба, — строго сказал Ильин. — Не оправдывай себя тем, что наше движение обречено на скорую гибель. Ты из тех, кто во главе его. С тебя спрос особый.
— Ильин… И тебе и мне нельзя больше… Что мы имеем общего с… бандитами? — Буржаковский наконец справился с заиканием, заговорил быстро-быстро: — Безумные планы… Мы обречены на разгром, клянусь тебе…
Он схватил вспотевшими пальцами кулак Ильина, но тот с отвращением отдернул руку.
— Вот, значит, как ты теперь заговорил… товарищ командир Красной армии Буржаковский. Любопытно.
Буржаковский неверными ногами подошел к ведру с водой, зачерпнул кружку. Когда пил, зубы дробно, стучали по металлу.
«Словно в дешевой комедии», — подумал Глеб.
— Так как же мне с тобою поступить, уважаемый Александр Милентьевич? — задумчиво проговорил он.
Без маски
