— Да что с ней такое случилось?.. Ишь испугалась! Разве тебе что известно? Зачем тебя требуют? — осторожно спросила Праскуха.
Не отвечая старухе и желая в то же время показать сотскому, что она его не боится, Аксютка сама обратилась к Трофиму:
— А куда же ты меня, дяденька, поведёшь?
— Увидишь, — мрачно и значительно ответил тот.
— А если я с тобой не пойду?
— Поведу.
Девочка молча накинула платок и молча вышла вместе с сотским на крыльцо.
На пороге она полуобернулась и словно обронила Праскухе:
— Прощай, бабушка!
Вдруг, вместо того чтобы войти со своим спутником в Анискину хату, где производилось дознание, Аксютка неожиданно кинулась бежать через все село по направлению к реке.
— Не смей убегать! — кричал сзади пытавшийся догнать ее Трофим.
Быстро мелькая босыми пятками, пронеслась беглянка мимо мельницы, перебежала по мостику на плотину и молча кинулась вниз головою в Ярынь.
Бежавший вслед за нею сотский видел издали, как показалось на миг из реки полузакрытое мокрыми волосами лицо и снова скрылось под водою.
Когда Трофим подбежал к краю плотины, круги от падения уже широко разошлись по поверхности быстро текущей Ярыни…
Посмотрев некоторое время на эти круги, озадаченный, запыхавшийся мужик неожиданно для самого себя плюнул, потом, спохватившись, снял шапку, перекрестился и торопливыми шагами деловито пошел доложить о происшествии по начальству.
Попытки выудить баграми с глубокого дна тело утопленницы не увенчались успехом. Предположено было, что Аксюткин труп унесло теченьем Ярыни.
29
Тишина царила на темноватом, прохладном и вязком дне Ярыни. На скользкой, покрытой мягкой темно-зеленой плесенью коряге, заменявшей ей трон, опершись локтями в колени и положив лицо на ладони рук, задумчиво сидела Марыська. Взор неподвижной, как истукан за ее спиною, донной царицы был устремлен на распростертое в ногах у нее, белое, обнаженное (русалки сняли с утонувшей одежду) тело Аксютки. Марыська ждала, когда круглое пятно от скользившего по дну лунного света пройдет, начиная от вытянутых в предсмертном борении ног, по всему девичьему телу и, остановившись на мертвом лице, даст утопленнице подобие земной, хотя бы и призрачной, жизни. 'Вот и еще одной русалкой прибавится. Будет сперва вздыхать и грустить, потом понемногу утешится, станет петь и бегать по житам, смеяться разливчатым смехом и резвиться с подругами, научится заманивать в воду детей и ловить в летние лунные ночи загулявших парней на полях. Каждой из них хочется ведь продлить за чужой счет свою, хотя и невеселую, здешнюю жизнь, прежде чем улететь невозвратно, как пар, в безвестный небесный простор', — думала Марыська.
Безобразный идол Перуна смотрел на ставшую владычицей Ярыни бесовку и тоже думал:
'Девушек в жертву мне не приносили… А почему? Одинаково приятно, должно быть, вдыхать испарения молодой, как юношеской, так и девичьей крови свежезарезанных жертв… Подобные пятнам слабого лунного света излучения из тел утонувших девиц доставались раньше водяному владыке. А теперь, когда его больше здесь нет, кто будет их поглощать? Я — не умею, как ни хлопотала об этом Марыська. Мне приятны лишь испарения крови…'
Между тем круглое пятно проникавшего на дно света серебряной полной луны коснулось уже Аксюткиных ног. Тонкие и стройные, они казались удивительно белыми. Идол Перуна невольно залюбовался.
'Когда-то давно, еще в те времена, когда я был повелителем неба, у одной из моих жен была с такими же ногами девица-подросток. Как ее звали?.. Не помню. Мать ее звалась Лето… А, вспомнил! Летница или Дзевана. Девочка хорошо стреляла из лука… Что с нею сталось? Какая судьба постигла ее? Она была, под разными именами, богинею у разных племен. Ей посвящались, так же как мне, дубравы и рощи… Что, однако, случилось с Марыськой?!'
Повелительница Ярыни уже не сидела на окаменевшей коряге, но стояла на коленях около освещенного лунным сиянием тела и внимательно вглядывалась в темное пятно на голубовато-белом левом бедре. Внезапно донная царица порывисто нагнулась и стала целовать это пятно. Затем схватилась за грудь и откинула в порыве отчаянья голову… Потом вновь, продолжая стоять на коленях, начала всматриваться в постепенно ласкаемые лунным пятном части тела утопленницы.
Когда это светлое пятно дошло до Аксюткиного лица и озарило его, Марыська с мучительною болью в груди, впервые после казавшихся ей невыразимо долгими четырнадцати лет, увидела черты своей дочери. Это озаренное лунным светом лицо как бы оживало теперь, чтобы обладательница его могла стать равнодушной и холодной русалкой в водах Ярыни…
