Хаустов — категорически запротестовали. Солоницын не хотел приходить в Нью-Вестминстер в темное время, Хаустов не испытывал никакого желания лезть в Актив Пасс на «Новикове».
— Господа, — сказал Хустов адвокатам. — Говорят, что преступника тянет на место преступления. Явным подтверждением того, что я не преступник, является то, что меня никак не тянет в Актив Пасс.
Они прокрутили повороты и курсы «Есенина» в широком месте пролива Джорджия. Капитан «Новикова» нервничал и даже перестал скрывать это. Маленький и толстый, он пыхтел на мостике и все время напоминал о приближении сумерек. В сумерки входить в Нью-Вестминстер паршиво — порта там фактически нет, есть только ряд причалов, построенных в устье реки.
Адвокаты дотошничали. Они настояли на пятикратном повторении маневров «Есенина». Пять раз «Новиков-Прибой» ложился на курс «Есенина», давал средний ход, отворачивал влево на пять градусов, потом клал руль десять, потом двадцать градусов правого борта, потом давал полный назад. На пятый раз Хаустов понял, что адвокаты проверяли его честность, а не добывали важные для суда доказательства.
Запись курсографа каждый раз отличалась от других, незначительно, но отличалась.
В Нью-Вестминстер «Новиков» пришел засветло, и Юра Солоницын успокоился. Весь день Хаустов утешал его тем же способом, каким его самого утешала Щетинина: сравнивал неприятность Солоницына, пережитую в японском проливе, со своей аварией, при которой погибли люди и сам он угодил под суд. Юра пыхтел, ерошил рыжие волосы, сочувствовал от всей души, но не утешался.
— Ты наставник, ты выкрутишься, — говорил Юра. — А меня Бянкин не любит, он всех рыжих не любит…
Юра пить не хотел, но они уговорили его, чтобы развеять, и все вместе они немного выпили на борту «Новикова», поблагодарили Юру и, распрощавшись, поехали обратно в Ванкувер на такси.
Нью-Вестминстер -крохотный то ли городок, то ли поселок — уже спал. Шоссе поднималось в гору среди леса. Внизу долго был виден залитый палубными огнями «Новиков-Прибой». И вспомнилась Югославия, теплая Пула…
Хаустов чувствовал, что адвокаты довольны поездкой, хотя она и не давала им ничего конкретного и выигрышного. Просто они убедились в том, что в версии капитана правды было больше, нежели невольной лжи.
В отель капитан добрался около двух ночи, принял душ и лег спать.
В восемь утра его разбудил звонок агента.
Около трех часов утра на борту «Новикова-Прибоя» умер капитан Юрий Солоницын. Агент спрашивал, что делать с телом.
Солоницын почувствовал себя плохо около трех ночи. По дурацкой русской привычке врачу звонить не стал. Позвонил старшему помощнику. Тот пришел, увидел, что капитан задыхается, поднял почему-то стармеха. Стармех побежал за врачом, разбудил его. Врач вызвал «скорую» с берега. Какая «скорая» на прибрежном лесопильном заводике? Она пришла только через сорок минут. Уколы врача не помогли. Юра Солоницын умер еще до прихода «скорой».
— Тело надо доставить во Владивосток, — сказал Хаустов агенту.
— Кремировать? Это самый дешевый вариант, — сказал агент. — Урна и все остальное не больше ста долларов.
— А что вы можете еще предложить? — спросил Хаустов.
— Вот тут передо мной прейскурант, — сказал агент. — Можно бальзамировать только голову. Ну, видны будут и ноги. То есть в гробу будет как бы все тело. Это триста долларов.
— Сколько по высшему разряду?
— Тысяча долларов. Бальзамируется все тело. Удаляются только внутренности. Два гроба. Внешний металлический и со стеклянной крышкой внутренний.
— Делайте все но высшему разряду, — сказал Хаустов. — Он был капитан. Он, черт возьми, на это имеет право.
— О'кей, — сказал агент. — Как транспортировать? Прямо на Владивосток из Канады нет авиалиний. Мы сможем отправить только через Москву.
— Нет, через Москву не надо, — сказал Хаустов. Он понимал, что этот путь может оказаться очень долгим. А он видел, что получается из трупа, когда путь трупа домой долог. Один старпом умер на его глазах и был свезен в Кейптаун. Там тело залили парафином и отправили во Владивосток в цинковом гробу. Жена покойного потребовала открыть гроб — она все не верила, что там истинно ее супруг. Когда первый раз ударили по гробу, оттуда пошла такая вонища, что никто не мог потом войти в комнату без противогаза.
— Мы можем отправить через Японию, — сказал агент.
— Давайте через Японию, если это быстрее, — сказал Хаустов. Он превышал все свои полномочия, распоряжаясь государственными деньгами. Такие дела должны решать консул или представители торгпредства. У него могли выйти неприятности с валютным отделом пароходства, когда туда поступит счет. Но он вспомнил, как на отходе из Ванкувера в рулевую рубку «Новикова-Прибоя» залетела бабочка и закружилась вокруг рулевого, а потом вокруг Юры. И Юра заорал на вахтенного штурмана: «Выгоните ее, черт возьми! Чего вы рот открыли!» Вахтенный штурман поймал бабочку в горсть. «Только не убивайте, — сказал Юра. — Пустите ее с подветренного борта!» Тогда Хаустов подумал: «У него плохо с нервами». И еще отметил про себя: «Я держусь хорошо». Действительно, чего-чего, но умирать он не собирался и на нервы пожаловаться не мог.
— 8 -
Вред книжных представлений о работе современного летчика. Отчуждение от дела, которое предстоит работать всю жизнь, ибо это реальное дело ежеминутно и ежечасно не соответствует внутренней модели, заложенной еще в детстве устаревшими книгами, а потом закрепленной лживыми книгами- компиляциями на прежние образы.
Так и у моряка.
Продолжает развитие в современности только тот, кто способен легко расставаться с нажитыми и одомашненными в душе традиционными представлениями, то есть тот, кто спокойно может существовать без сказки.
С такой способностью — существовать без сказки — нужно родиться. Эта способность не возникает от самотренинга и самоподавления.
К счастью для капитана Хаустова, он никогда не сожалел об утрате романтизма, даже если этот романтизм в нем когда-нибудь и был. По скорее, его и вовсе не было.
Он был современным мужчиной.
Ему тяжко и гнетуще было читать в рецензии на «морскую» книгу что-нибудь вроде: «…герои повести одержимы морем. Они и сами люди сильных, безудержных характеров, страстных порывов, лишенные холодной расчетливости в своих поступках». Безудержность, страсть, порывы — все это ничего общего с сегодняшним морем не имеет. Наоборот — холодная расчетливость в делах, службе, судовождении, процессе самообразования, в изучении и использовании людей — вот (хочешь или не хочешь) обязательное и главное.
В результате шестнадцатидневного расследования столкновения, судья Стюарт приостановил действие лицензии лоцмана Краббе, капитан Джеймс Поллак был освобожден от исполнения обязанностей капитана.
Стюарт заявил, что он обнаружил «неправильные действия или упущения со стороны капитана Поллока и капитана Краббе» и что они были достаточно преступны, если исходить из морского законодательства Канады.
Суд заслушал аргументацию адвокатов сторон и после вторичного перерыва, необходимого комиссии для подготовки, задал пятнадцать вопросов. Эти вопросы касались причин столкновения и мер, предпринятых для ограждения безопасности пассажиров парома. Судом также было принято решение, касающееся лишений или ограничений судоводительских дипломов и лоцманских лицензий у лиц, причастных и виновных в этой аварии, для лиц советского судна в этом отношении была дана только рекомендация.
Неоценимую помощь в подготовке и решении всех этих вопросов оказал Г. А. Маслов. Его знания как юриста, увязанные с безукоризненным знанием языка и дипломатическим подходом к людям, предрешили
