когда в разгар тяжеленнейшей навигации ледоколы уходят на неделю за топливом, то невольно возникает мысль; а не выгоднее ли заправлять их прямо здесь, на трассе, с танкеров? Во сколько обойдется тонна топлива «Воронину»? С учетом пробега туда-обратно к Тикси плюс простой каравана?
«Люблин. Последний день я в этом городе и пишу Вам накануне весьма крупных событий, участником коих с завтрашнего дня состою.
Оригинальное я получил письмо, прелестная Л. Д., и знаете от кого — от Вас, дорогая моя!.. Ой, виноват! Вам стало „ску-у-чно“, и тогда Вы вспомнили… (Неразборчиво. —
Подошел «Капитан Воронин», приказал всем сниматься. Выбрали якорь, дрейфуем в ожидании других судов. 10.00. «Воронин» отменил приказ. Он берет только три судна, остальные шлепнули якоря обратно.
На тему наших великих стояний В. В. отправил приватную радиограмму какому-то своему старинному корешку в столицу. Все как-то получается, что другие суда, из самых разных ведомств, все-таки куда-то начинают уводить, а мы стоим в зловещей неподвижности.
Столица есть столица!
МОСКВЫ 287 РАДИО СРОЧНО ТРИ ПУНКТА ПЕВЕК НМ ПОЛУНИНУ КОПИЯ ЧОКУРДАХ КНМ ЛЕБЕДЕВУ ТХ КОЛЫМАЛЕС МИРОНОВУ ВО ИЗБЕЖАНИЕ СУМЯТИЦЫ И НЕРВОЗНОСТИ УБЕДИТЕЛЬНО ПРОШУ ПРОИНФОРМИРОВАТЬ КМ МИРОНОВА ДАЛЬНЕЙШЕЙ СУДЬБЕ КАРАВАНА КОПИИ НАМ ТЧК ДАЛЬНЕЙШЕМ ПРОШУ СВОЕВРЕМЕННО ОТВЕЧАТЬ ЗАПРОСЫ КАПИТАНОВ СМПР14А/333 = АСЗП БУРКОВ
И вдруг льды зашевелились.
ПЕВЕКА РАДИО ДПР ТХ КОЛЫМАЛЕС КМ МИРОНОВУ ВАШУ ПРОВОДКУ ДО МЫСА СВЯТОЙ НОС БУДЕТ ОБЕСПЕЧИВАТЬ ЛК ЕРМАК КОТОРЫМ ПОДДЕРЖИВАЙТЕ СВЯЗЬ = 17 084 ЗНМ МАЛЬКОВ
19.00. Получено указание ледокола «Ермак» следовать ему навстречу. Начали готовить машину.
20.30. Перевели машину в постоянный режим, провернули на воздухе и топливе, сличили часы, проверили сигнализацию, телеграф и рулевую машину. 21.35. Дали ход.
«Сорокин» примчался из Мурманска весьма вовремя. «Воронин» с теплоходами «Кигилях» и «Пожарский» влипли в сжатие. Их поволокло на мелководье северо-западной части пролива Санникова. (Точно так нас выдавливало туда в 75-м году.) «Сорокин» их околол и выводит к востоку — против конечной цели их движения. До меляки оставалось около десяти миль.
Приехали с «Перовской» ребята менять кинофильмы. С ними врачиха. Вообще-то она медицинский судебный эксперт. Спрашиваю:
— А как и зачем сюда-то попали?
— Конецкого начиталась.
Смеется. Спрашивает:
— Это правда, что вы женоненавистник?
— Конечно.
— А вот женщина вам привет передает!
Оказывается, на «Перовской» работает Светлана Алексеевна — буфетчица с «Невеля». Она ассистировала, когда капитану Семенову вырезали аппендикс, и попала в «Среди мифов и рифов». Хвастается: «Я в книгу засажена!»
Все моряки обожают перемывать косточки прежним соплавателям, как актеры — бывшим партнерам.
В ноль часов я принял вахту. Легкая низовая метель с мелким колючим снегом. Туман. Тьма. Пять минут первого выходит из строя радиолокационная станция «Лоция». С ней удобнее всего держать дистанцию в кильватерном караване. Вызвал начальника рации. Василий Иванович является встрепанный со сна. Минут десять молча смотрит на мертвую станцию — антенна не вращается, моторчик скис.
Затем Василий Иванович уходит.
Я думаю, что за инструментом или одеваться. Но Василий Иванович исчезает до утра. Оказывается, у него не было теплого белья, а ремонтировать антенну в метель на пеленгаторном мостике на ходу судна — это, конечно, не Сочи. Но и нам без «Лоции» хреново.
Переживали за «Великий Устюг». Он не успел подойти к каравану до начала нашего движения. И вынужден был догонять нас, плутая в ночи среди ледяных полей, огибая неизвестно куда идущие ледяные языки в метели и ознобе — нервном ознобе, ибо догонять караван полными ходами есть занятие не самое увлекательное. «Устюг» шел по следу с настойчивостью овчара и около трех ночи догнал и стал концевым. И я ото всей души поздравил кого-то на его мостике с удачей.
Днем выпал более-менее спокойный участок. Идем кильватером. Развиднелось. Солнце. Лед белый, чистый.
Из радиотелефона:
— «Алатырьлес», ответьте «Перми»!
— «Пермь», я «Алатырьлес»!
— «Алатырьлес», вы горите!
— Где горим?
— Корма горит.
На всех мостиках каравана хватают бинокли и смотрят на зад «Алатырьлеса». Интересно же, как он там горит. А горит здорово, потому что дыма много, закручивается, ползет по белому льду в торосы.
Ледокол:
— Очень плохо, «Алатырьлес»! Вы горите и сами не видите, что уже корма спеклась!
«Алатырьлес» смущенно и удрученно молчит минуту, вторую, третью. И вдруг весело торжествует:
— «Пермь», глаза протрите! Мы на корме мусор сжигаем! Сами не погорите! Небось мусор за борт валите, среду обитания портите!..
Возникает разговор о названиях наших судов. Ну как тяжко какому-нибудь арабу или англичанину разобрать на слух и записать своими буквами в журнал: «АЛАТЫРЬЛЕС»!
В разговор включается Митрофан Митрофанович. Он на имена судов смотрит со своей — бывшей матросской — кочки зрения:
— Есть вот штуковина «Пятьдесят лет Советской Украины». Сколько ржи с букв шкрябать надо, а? А сколько на них краски идет, сколько рабочего времени, сколько за бортом в люльке покачаешься…
— Действительно, хорошее название, — соглашается В. В. — А вот мне на «Карачаево-Черкесии» выпало плавать. И в каком-то арабском порту получаем от властей указание, чтобы «Карачаево» снималось с якоря и следовало к причалу, а «Черкесия» пускай еще немного обождет лоцмана для выхода из порта…
— И куда вы поплыли? — спрашиваю я.
— Спать легли, — говорит В. В.
Хорошо, что солнце в корму. Если б наоборот, в таких белесых туманах было бы вовсе плохо. Но и при попутном солнце к концу четырехчасовой вахты от напряжения глазные яблоки как бы раздавливает изнутри.
Глаза начинают все больше и больше меня тревожить. Явно я в этот раз переборщил. От Антарктиды до пролива Санникова — это, пожалуй, слишком.
Сегодня вдруг сорвался и заорал на Митрофана:
— Да включите же вы прожекторы!
— Зачем? — удивился Митрофан. — У них, Виктор Викторович, у этого «Алатырьлеса», от наших прожекторов ни один клоп с подволока не упадет!
Таким заковыристым образом он объяснил мне, что от наших прожекторов никакой помощи моим глазам не будет.
