индустрию. Это придаст бодрости даже министру.
Он как раз повесил трубку, когда вошел доктор Дорлах. Не давая ему раскрыть рта, Хаферкамп поднял обе руки:
– Ничего не объясняйте, доктор, я знаю: отклонено. Беседа с министром уже организована. Я хочу посмотреть, живем ли мы, наконец, в правовом государстве!
– Тогда сейчас же отмените разговор с министром. – Дорлах опустился в кресло. На каминном столике с раннего утра все еще стояли коньячные бутылки. Он налил себе в наполеоновскую рюмку Хаферкампа и сделал большой глоток. – Хорошо… – произнес он со вздохом. – Попробуйте преодолеть на неоседланном коне сотню препятствий…
– Значит, Боб действительно замешан в этом?
– В этом я убежден.
– Меня интересует не ваша убежденность, а что вам известно.
– Известно? Ничего! Боб молчит, чувствует себя, по его словам, в своей камере привольно, рассказывает вахмистру хамские анекдоты и со всеми в хороших отношениях. Но судья уверен, что подозреваемый на свободе будет препятствовать установлению истины. О бегстве речь не идет, но утаивание… И тут я – пас!
– Доктор, вы адвокат семьи Баррайсов или представитель государства? – рявкнул Хаферкамп. – Я требую, чтобы вы вытащили Боба! Чтобы вы действовали!
– Что вы предприняли, кроме звонка министру?
– Я принял главных редакторов самых популярных местных газет и вручил каждому из них компенсацию в три тысячи марок. Это в сто раз больше, чем гонорар за пару строк, которых они не напишут.
– То есть вы купили прессу?
– На это у меня не хватило бы денег. Но память людскую можно обернуть банкнотами. Заделать гипсом из денежных купюр. Вы считаете это ошибкой?
– Посмотрим. Еще какие акции?
– Я вызвал Гельмута Хансена из Аахена.
– Пожарную команду Баррайсов! Что же он должен спасать, если это действительно был Боб?
– Не произносите такого, доктор! Даже в мыслях не допускайте такой возможности! – Хаферкамп грузно сел, и кресло под ним скрипнуло. – Зачем Бобу было издеваться таким образом над своей Ренатой, над своей второй матерью, а мы все знаем, что она была ею.
– Убивать.
– Издеваться! – заорал Хаферкамп. – То, что произошло потом, было несчастным случаем! Зачем?
– Мотив четко указан в записке Ренаты: Лутц Адамс!
– Но случай с Адамсом – заблуждение!
– Изменение простых физических законов, таких, как центробежная сила, уже не может быть заблуждением. Господин Хаферкамп, вы это точно знаете. При столкновении тело по инерции летит дальше в прямом направлении, но отнюдь не описывает элегантную дугу вбок, к двери.
– Это мотив?
– Для Боба наверняка.
– Мы должны что-то предпринять, доктор. Немедленно, срочно!
– Мы всегда только этим и занимались, когда Боб вторгался в нашу упорядоченную жизнь. Я лишь заскочил к вам по дороге в Эссен.
– Ага, к этой девушке.
– К Марион Цимбал. Только ее показания могли бы спасти Боба.
– А если она откажется?
– Ни за что. Она любит Боба.
– Любовь! Доктор, это пошло. Я не вложил бы в нее ни единой марки. Наоборот, держу пари: у мышки похолодеют лапки, когда она узнает всю правду.
– Пари принято. Сколько?
Хаферкамп пожевал нижнюю губу. Уверенность Дорлаха породила неуверенность в нем:
– Десять тысяч марок!
– Согласен!
– Но и вы заплатите мне, если проиграете!
– Дело чести. Марион Цимбал вовсе не будут допрашивать в суде.
– На суде? Вы с ума сошли, доктор! Не должно быть никакого процесса! Ни в коем случае! Фамилия Баррайс – на первых страницах бульварной прессы! В иллюстрированных журналах! Наследник миллионов и няня… Загадка на автобане! Я уже вижу гигантские заголовки. Омерзительно! Невозможно! Именно это вы должны предотвратить! Все дело должно быть задушено на предварительной стадии расследования.
– Задача почти утопическая.
– Космические аппараты летают на Луну, зонды – на Марс… Вы же видите – утопии становятся
