полуголодное существование. И казалось, что именно про неё, про северянку Наташу, заброшенную в далёкий, полный богатства и бедности Петербург, и составлена любимая в то время в их среде песенка:
Потом с годами «на Васильевском малом острове» встретился земляк – матрос Иван Щелкунов. Дружба. Замужество. И снова северная деревня с её заботами и не менее тяжелыми делами. А главное – многодетность. Но где же они, выросшие дети, где семья Щелкуновых?..
Наталья Михайловна торопливо подходит к комоду и начинает выбирать фотографии.
– Вот они где… – говорит она с гордостью, и глаза её влажнеют. – Все они вместе и каждый в отдельности живы-здоровы в разных концах России-матушки, и все они в моих чувствах материнских, в сердце моём…
Она – счастливая и гордая мать – садится со мной рядом и дрожащими руками раскладывает фотоснимки у себя на коленях.
– Вот, начнем со старшего – Владимиром звать. Родился он на второй год после японской войны. Как взяли в армию, всё время служит в морской авиации. Тут видите в чине капитана – снимался давненько. Теперь он, отец говорит, стал званием повыше. Для меня-то они все одного звания – дети. Все любы, все дороги. А отец, тот ещё и по званиям различает. Да, Володя у меня на Дальнем Востоке. Мы вот тут с вами сидим, время в Устюге только седьмой час утра, а там, где Володя, наверно, уже час дня. Он, поди-ка, налетался на самолёте и теперь обедает…
Наталья откладывает фотоснимок в сторону, берёт без разбора другой, любуется на молодое лицо самого меньшего и говорит:
– Этот вот на двадцать лет моложе Володи. Звать – Фридрих Иванович. Отец так окрестил в честь Энгельса (Иван-чудодей у меня коммунист с восемнадцатого года). Фридрих пошел на войну добровольцем, и сейчас пребывает дальше всех – на Курильских островах. Недавно я встретила одного демобилизованного с Курильских и всё, всё расспросила, что за острова и что там за жизнь. Чудные места! Там теперь два часа дня, а то и побольше. Воскресенье, значит, у Фридриха выходной. Наверно, с товарищами ходит по бережку возле океана, а рыбы там страсть! Наловит самой лучшей, а варить и костер разводить не надо. Демобилизованный сказывал: там из-под земли горячие ключи бьют, настолько горячие, что набери котелок, да брось кусок мяса – и суп готов. Вот ведь какие на земле есть места. Там, говорят, земля-то потоньше нашей будет…
Наталья Михайловна долго смотрит на миловидного меньшака – девятнадцатилетнего добровольца, бережно кладёт снимок на стол и берёт следующую фотокарточку.
– Это вот Колька. Ему уже тридцать минуло. Тоже военный, специалист по телефонной части. И в финскую и в эту войну воевал, ранен не однажды, а жизни не лишился. Конечно, награждён. А это вот дочка – военный врач Зинушка. После войны в Иркутске обосновалась на житьё и терапевтом по внутренним болезням работает. Хотела было выучиться на хирурга, да я, мягкосердечная, отсоветовала: женское ли дело с ножом в руках вокруг больных возиться?.. Пишет – живёт хорошо. Иркутск ей нравится, а особенно там река Ангара почище нашей Сухоны. На любой глубине дно видно. И как рыба плавает – всё видно. Омуль там водится, а у нас этой рыбы нет… Вот вы посидите, мой Иван должен скоро появиться. Он на охоте и на рыбалке – с пустыми руками не придёт. Тогда что-нибудь зажарим… Может, и наша сухонская стерлядь не уступит иркутскому омулю. Про Зину сказать больше нечего. Жду от неё внучат. Вот и всё…
Теперь вот эта, смотрите, какая с виду залихватская… Аннушкой звать. Угадайте, кем она работает? – спрашивает Наталья и, усмехаясь, прямо смотрит на меня испытующим взглядом, стараясь определить, насколько я внимателен к разговору и умею ли разбираться в людях по их внешним признакам.
– Не могу сказать, Наталья Михайловна, не знаю. Но вид у девушки боевой.
– Да, она у меня боевая, характером вся в меня – детей очень любит. Своих пока нет, так она, как война кончилась, чужих воспитывает. У неё на плечах целый детский дом. А детей воспитывать, сами знаете, дело нелегкое. Уметь надо. У меня, как видите по фотокарточкам, целая их куча. Всех вырастила и в люди выпустила. Добрым словом воспитывала, не бранью, не побоями. И учились все без принуждения, у каждого и об учёбе, и о деле своя забота была. Да разве можно грубить своим детям? Я не понимаю тех матерей, которые коршуньем на малолеток наскакивают. Сама в молодости по чужим людям жила, так знаю, каково было терпеть от господ обиды да подергушки. И поняла я, воспитывая своих деток, что от доброго материнского слова да от заботливого присмотра больше детям проку, чем от грубости. Не нами еще сказано: нет такого дружка, как родная матушка. У меня, можно сказать, почти все детки своими семьями обзавелись, однако и теперь для них нет родней и милей своей матушки. Конечно, все дети для меня равны, а этот вот среди всех самый почетный и важный. Не так давно в отпуск приезжал с Украины – там служит. Может, и вы про него слыхали или где-нибудь читывали: полковник авиации, Герой Советского Союза Василий Иванович Щелкунов. Подивитесь, какой орлёночек из нашего гнезда вылетел!..
При этих словах Наталья Михайловна передала мне портрет сына героя и «печатные бумаги» с описанием его подвигов. Потом она долго рассказывала о сыне-герое всё, что знала о нем. А знала она много и по письмам, и по газетным вырезкам, и по рассказам самого Василия, навестившего отца и мать весной этого года.
Приметив, что я быстро и тщательно записываю её рассказ, Наталья Михайловна предупредила.
– На слово-то я не очень складная. Вы моими-то словами не пишите, а обмозгуйте, да от себя хорошенько. Сынок у меня Васильюшко стоящий. Одних орденов, давайте посчитаем, сколько Золотая Звезда, два ордена Ленина, два Красного Знамени, один орден Красной Звезды, да орден югославский – за помощь сербам, да орден американский за то, что он восемнадцать американских летчиков спас. Медалей разных порядочно. Американцы-то за геройство ему, кроме ордена, еще и самолет подарили. Небось, о моём Васе и в Америке знают?..
– Знают, Наталья Михайловна, конечно, знают. Те же восемнадцать американских летчиков тысячам людей расскажут, как русский летчик их вывез на своём самолете, спас от немецкого плена.
Во всём, что рассказывала Наталья Михайловна и особенно в том, как она рассказывала, чувствовалась и огромная материнская любовь к своим детям, и гордость за них.
К слову сказать, характерен такой случай. Дело было осенью 1941 года, в один из первых налетов нашей бомбардировочной авиации на Берлин. По радио было сообщено, что из десяти бомбардировщиков один не вернулся на нашу базу.
Наталья Михайловна, как только услышала по радио такую весть, сразу же вслух подумала:
– Не наш ли это Вася не вернулся? Что-то сердце так и кольнуло, как услыхала…
– Ну, не может быть, – успокаивающе заметил Иван Николаевич. – Мало ли сейчас людей летает. Нет,
