предусматривалось пробыть гувернеру в обществе своего воспитанника десять лет, пока не станет Павел вполне совершеннолетним.
Уезжая по делам из Петербурга, граф с полной уверенностью оставлял своего Попо на попечении Жильбера Ромма и достойного доверия скромного и благовоспитанного Андрея Воронихина. Не прошло и полугода с той поры, как Андрей поселился в доме Строганова, он достаточно свыкся с Павлом и стал любимцем Ромма; он овладел французским языком не хуже, нежели Павел и Жильбер овладели русским. Неожиданно для самого себя стал Андре своим человеком, быть может гласно и непризнанным родственником, но не чужим в доме графа. Ему отвели комнату для жилья и комнату для работы над чертежами и рисунками. Во время занятий его охотно посещал наследник графа, и с восхищением следил за ним ученый гувернер. Воронихин вскоре был допущен к графской галерее, к библиотеке и кабинету минералогии. Он приглашался даже на балы и званые обеды, которые устраивались в залах Строгановского дворца. Случалось ему бывать и на сборищах любителей искусств и литературы, нередко происходивших по желанию Александра Сергеевича. Обычно на такие собрания Воронихин приходил с Павлом и Роммом. Садились они поодаль от знаменитостей и учтиво слушали умные речи Гаврилы Романовича Державина, веселые басни Ивана Крылова, музыку Бортнянского и споры Федота Шубина с Гордеевым…
Каждый день, прожитый в доме графа Строганова, приносил Воронихину что-то новое, неизведанное, но ничему не привык удивляться Андрей. Не удивлялся он и тому, что супруга графа Александра Сергеевича, урожденная княжна Трубецкая, вступила в греховную связь с фаворитом Екатерины Второй Корсаковым. Граф тяжело переживал измену супруги; недовольна была и Екатерина выходкой Корсакова. Императрица распорядилась высечь розгами влюбленную пару, а Строганов отправил супругу с глаз долой да от стыда подальше – в подмосковное имение. Там и прожила свой долгий век графиня, окруженная поклонниками.
Граф оставался безнадежным холостяком, увлеченный делами и любованием домашней картинной галереей, где находились полотна пятидесяти пяти французских, фламандских и итальянских мастеров и редчайшие коллекции эстампов, моделей и монет.
Младший Строганов был моложе Воронихина на десять лет; уроки гувернера он воспринимал отнюдь не с таким рвением, как это старательно делал любознательный, ненасытный в знаниях Андрей. Втроем изучали они русские исторические древности, жизнеописания великих людей – Сократа, Александра Македонского, Юлия Цезаря и многих других. Жизнь великих людей далекого прошлого увлекала Павла и Воронихина.
Воспитатель Павла Строганова в петербургском свете был хорошо известен. Жильбер Ромм неизменно встречался с французскими знаменитостями, проживающими в России, бывал в гостях у посла Сегюра, присутствовал на заседаниях Академии наук и своими суждениями приводил в восторг графа Кирилла Разумовского, особенно увлекавшегося минералогией. Находили в лице Жильбера Ромма приятного собеседника и такие светила ученого мира, как Эйлер и Паллас и знаменитый скульптор Фальконе. Не раз Жильбер Ромм встречался с самой Екатериной. Однажды он подарил ей собственного изделия изящный письменный прибор с изображенной на крышке чернильницы вселенной с планетами, с часами, показывающими месяцы, дни, часы и минуты… Не ведала Екатерина, кем станет Жильбер Ромм лет через десять. Да и как было знать, что рукою строгановского гувернера будет подписан смертный приговор Людовику XVI. Подарок этого невзрачного скуластого человечка с головою, наполненной энциклопедическими знаниями и зарядом революционных идей, был впоследствии исключен из коллекции дворцовых безделушек и ценных редкостей, в гневе с хрустом и звоном был растоптан ногой самой государыни, пришедшей в неистовство при известиях о казни короля в мятежной Франции. Но это случилось спустя годы, и речь об этом будет поздней… А тем временем строгановский гувернер аккуратно и добросовестно, в нарочито спартанских условиях воспитывал Попо и просвещал Андре.
Случалось и самому графу заходить в часы занятий в комнату гувернера или в зал, где стояли стеклянные ящики с тысячами образцов различных горнорудных пород, минералов и металлов. Жильбер Ромм не прерывал занятий и не стеснялся в присутствии графа преподавать Попо и Воронихину предметы, не совпадающие с проповедями духовных особ, которые нередко приходилось Андрею слышать и в Ильинском приходе на Каме, и в Москве у Николы на Звонарях, и в самой Сергиевой лавре.
Однажды граф вошел в зал, погрузился в кресло и закрыл глаза, сделав вид, что дремлет. Ромм развивал перед своими слушателями теорию происхождения миров во вселенной. И граф услышал, как месье Ромм, не пускаясь в критику библейского мифа о сотворении мира, горячо оспаривал теорию Бюффона.
– Все планеты, – говорил он с жаром, – все планеты в звездном мире и та, на которой мы живем, произошло, разумейте, не в течение одних суток, а в миллионы миллионов лет. Начало их возникновения ищите в раскаленной солнечной материи, раскидываемой солнцем в пространстве вселенной, благодаря центробежной силе. Со временем эти раскаленные огненные частицы, охлаждаясь, затвердевают, образуя планеты…
Граф поднялся и с улыбкой, показывая на висевшую в углу икону Спасителя, заметил:
– Месье Жильбер, хотя и я придерживаюсь того же мнения и собранные мною во всех странах света минералы подтверждают слова ваши, не забывайте, однако, и о начале всех начал… Не забывайте о божьем провидении!..
– Ваше сиятельство, – ответил на это Ромм, – о провидении и его «деяниях» месье Попо и месье Андре послушают в воскресный день в проповедях епископа Гавриила или митрополита Платона. Вы же мне платите сто луидоров в год, а богослову вы не дали бы и экю за всю их «ученость». Не правда ли, господин граф?
– Продолжайте, продолжайте, не буду вам мешать, – сказал граф, уходя. – Да не пренебрегайте примерами наглядными на уроках. К вашим услугам весь кабинет, все мои собрания.
Шли дни за днями. Продолжалось учение. Жильберу Ромму и его воспитаннику вместе с Воронихиным предстояло длительное путешествие по России. В ту же пору граф уезжал в Приуралье, где дела в его владениях были не вполне исправны. Приуралье страдало в тот год от неурожая, народ голодал, и, судя по письмам, оказией поступавшим к Воронихину, в Соликамье хлеб вздорожал до полтины за пуд. «Народ питается колобками из пихтовой коры с малой примесью муки», – писал ему один из сородичей, прося прислать хоть сколько-нибудь денежек через строгановскую контору.
По приезде графа в Соликамск Марфе Чероевой была дана вольная – отпускная на свободу. В эту пору сын ее, живя в строгановском доме, продолжал оставаться крепостным. Не жалуясь на судьбу-участь, Воронихин верил в свои силы. Будущее рисовалось в его воображении не совсем ясно, но представлялось таким, как трактовала бережно хранимая им книга «Народная гордость», переведенная с французского языка. А в этой заветной книге было сказано: «Близка благополучная эпоха, наступит она, без сомнения, ибо невероятно, чтобы вечно пребыло сокрыто во мраке учреждение, управляемое здравым рассудком, делающее человека добродетельным и щастливым…»
