— Смотри, Майк, — Соня указала на связанного Зубилу, бьющегося головой в окно.
— По-моему, джентльмен хочет что-то сказать, — Норман дал лебедке задний ход.
Лимузин, словно огромный дырявый сапог, поднялся над водой. Из всех его щелей хлестала вода. Когда он поднялся достаточно высоко, Майк повернул стрелку крана вправо. Теперь машина висела над судовой палубой.
— Будем оформлять явку с повинной, господа? — с нарочитой вежливостью спросил он.
Гангстеры утвердительно закивали с живостью, которая показалась детективу подозрительной. Арест не очень-то испугал их.
— Вот что. Соня, не передать ли нам информацию об этих субчиках в петербургские газеты? — предложил детектив.
На другой день недоумевающие петербургские милиционеры подобрали в разных концах города четверых гангстеров, обмотанных с ног до головы клейкой лентой, к одежде каждого был приколот ярлык с автографом Короля газовых баллончиков и пластиковая папка с обличающими их документами.
Однако мрачным предположениям Нормана суждено было сбыться. Не прошло и нескольких дней, как все четверо снова оказались на свободе. Ни одна из газет, получивших материалы от Нормана не опубликовала их. Видя это, Норман мрачнел и злился. С остервенением садовника, посадки которого еженощно вытаптываются, он снова и снова брался за сборы улик и доказательств.
И вот, в один из погожих августовских дней, изумленные петербуржцы увидели странные фигуры, сидящие вокруг Ростральной колонны как шелковичные черви вокруг ствола тутового дерева.
Здесь были продажные чины и политиканы, при одном упоминании имени которых, простому смертному делалось не по себе…
На каждом красовался ярлык с автографом Короля Газовых баллончиков и табличка с кратким описанием их прегрешений.
С этого момента блокада молчания была прорвана. О Баллончике заговорили. Каждый день приносил все новые сенсации. По утрам в вестибюлях метро, на автобусных остановках и вокзалах милиция подбирала связанных преступников.
Пресса терялась в догадках пытаясь разгадать тайну Баллончика. Выдвигались гипотезы одна экстравагантнее другой. «Голос Америки» объявил своим слушателям, что это новый вид диссидентства, а радио «Свобода» напротив, заявила, что это провокация бывшего генерала КГБ. Но самой экзотической была, бесспорно, версия газеты «Аномалия и жизнь», объявившей во всеуслышанье о том, что, в действительности, Баллончик — снежный человек, сбежавший из секретной лаборатории военного ведомства.
Любимым развлечением Майка и Сони стало вечернее чтение газет, рассказывающих о все новых разоблачениях. Не без ехидства Майк думал о том, что в тот самый момент, когда он потягивает свой кофе, какой-то высокий чин, так же как в свое время Морли, «ставит на уши» своих подчиненных, требуя от них немедленной поимки таинственного Робин Гуда петербургских улиц.
Однако то, чего не могли предположить ни Норман, ни Соня произошло позже — у Баллончика вдруг появились двойники — такие же правдоискатели, как сама Соня. В Москве и Владивостоке, Пскове и Иванове они чувствовали себя так же уверенно, как Робин Гуд в своем лесу.
Дело дошло до того, что местные газеты стали публиковать «Колонки Баллончика», куда люди направляли сообщения о выявленных адресах гангстеров, которые немедленно становились добычей добровольных стражей порядка.
А потом все стихло. Исчезли сообщения о сониных последователях. Не стало слышно и рекламы школ восточных единоборств. Куда-то, словно по мановению волшебной палочки, исчезли рэкетиры, еще недавно наводнявшие центральные кафе и рестораны. Русские бизнесмены потянулись с чужбины домой.
Миссия Майка Нормана в России была успешно закончена.
В предвкушении заслуженного отдыха и высоких гонораров Майк и Соня принялись собирать чемоданы. Пора было возвращаться в Штаты.
В аэропорту Нью-Йорка Майк, имевший полное право на торжественную встречу, был неприятно удивлен отсутствием длинного, как колбаса лимузина председателя Генерального клуба бизнесменов Америки. С ближайшего телефона Норман позвонил в его офис.
— Здравствуйте, сэр, что-то не вижу ваш лимузин, — сказал Норман с веселой фамильярностью победителя.
— Ах, Майк, его забрали в счет долга русские рэкетиры. Они просто кишат в Америке.
— Мне очень жаль, сэр, — детектив повесил трубку.
— Что случилось, Майк? — тревожно спросила Соня.
— Ничего особенного. Просто тараканы перебежали в комнату.
ЭСТЭР — СОПЕРНИЦА МАРИАННЫ
— Сначала огонь оближет твои пятки. Потом поднимется выше и станет лизать твой детородный член, пока он не начнет тлеть, как гнилая морковь! Это будет медленный, очень медленный огонь, дон Филиппо! Все удары шпаг, которые ты изведал за свою грешную жизнь, покажутся тебе комариными укусами в сравнении с той болью, которая ждет тебя. Нет ничего ужаснее, чем казнь на медленном огне, и нет палачей опытнее, чем наши, — голос судьи, поднимавшийся из подземелья его души, отвергшей свет и соблазны мирской жизни, умолк. Но его горящие глаза аскета все так же неистово сверкали, впиваясь в бледное лицо узника.
Дон Филиппо, красивый идальго с талией танцовщицы и кулаками молотобойца, понимал, что речь судьи — не всплеск слепой ярости импотента, возомнившего себя праведником, а начало изощренной пытки.
Его слова были таким же страшным оружием, как раскаленные щипцы или тиски для размозжения костей. От них веяло жаром паленого человеческого мяса и ледяным холодом тайных захоронений. Дон Филиппо был не в силах отвести руку палача, но попытаться не слушать судью он мог.
Дон Филиппо перевел взгляд на зарешеченное окно темницы, где копошились голубки.
Почувствовав, что жертва ускользает из его когтей, судья черным вороном кинулся к окну:
— Прочь, мерзкие птицы!
Голуби взмыли в пропитанный запахом спелых персиков воздух Кастилии, унося что-то золотистое, привязанное к лапкам. И узник проводил их тоскливым взглядом.
— Дон Филиппо, — голос судьи стал неожиданно вкрадчивым, почти ласковым. Так молодая свинарка ласкает поросенка, которого ей предстоит зарезать. — Неужели тебе не хочется жить?
— Жизнь дорогая штука, судья, хватит ли у меня дукатов, чтобы выкупить ее у вас?
— Цена не велика. Дон Филиппо, отрекись от своих двух жен, — от этих двух ведьм, помутивших твой разум, — и ты спасен.
— А что ждет их?
— Костер! Пусть ведьмы сгорят в огне! — глаза судьи загорелись новым неистовством.
— Я люблю их обеих. Одну — черненькую и быструю, как крыло ласточки, и другую — пушистую и светленькую, как ее брюшко. Для того, чтобы это понять, надо хоть что-то иметь в штанах, судья.
— Мерзкий многоженец! Ты!.. — судья ошпарился собственной яростью, как повар опрокинутым кипятком. — Ты извращенец, нарушающий законы природы!
— Взгляните на эти растения, судья, — с улыбкой, пробужденной отчаяньем, дон Филиппо указал на толстые, мучнистой белизны отростки с головками цвета обсосанных губ, свесившиеся в келью. — Они тычутся в темноте, желая погрузиться в блаженную влагу. Не так ли мужчина ищет чрево, способное произвести дитя его мечты? А что сталось бы с лошадиной породой, судья, если бы лучшего скакуна вели к одной и той же кобыле? Порода выродилась бы. Не ждет ли то же самое род людской, погрязший в
