прядями прилипли к плечам, ноги, облепленные песком, были слегка похожи на цукаты, а купальник, купальник с вырезом до пояса, так плотно облегал ее тело, как пластиковая обертка.
Эвен тяжело вздохнул.
Холли снова посмотрела на него снизу вверх. Тот стоял, не меняя позы, и продолжал улыбаться ей.
– Ну а теперь вы на что пялитесь? – спросила она.
– На вас.
Обхватив себя руками, она посмотрела на свои пальцы, на ноги, на тело и с негодованием спросила:
– И что тут такого смешного?
– Вы, – сказал он, и оттолкнулся от перил. – Смешная!
Итак, он считает, что она смешная. Холли стояла и переминалась с ноги на ногу.
«Что теперь? – подумала она, – огорчиться или, наоборот, прийти в восторг, что она так повеселила его, что он даже не постеснялся ей об этом сказать?» Впрочем, ей почему-то нравилось смешить его. Какая-то неизведанная грань женской натуры приходила от этого в восторг. Она улыбнулась ему в ответ.
– А скажите мне, Холли, почему это вдруг вы решили поплавать посреди ночи, ведь сейчас купаться темно и очень опасно?
Он не шутил, голос его стал вдруг невероятно серьезен.
– Мне необходимо было вырваться отсюда, – сказала она, указывая через забор, – размяться.
– И вам не было страшно? Вы что, не видели фильмы про акулу?
– Эвен, я уже большая, и права я или нет, но решение я принимаю сама за себя.
Она уже практически кричала на него, если так пойдет и дальше, парни могут вернуться, поэтому она перешла на шепот. – А может быть, мы об этом поговорим внутри?
– Хорошая мысль.
Не прошло и минуты, как он уже открывал ворота, едва калитка приоткрылась, как Холли молнией метнулась внутрь и тут же прижалась к внутренней стороне кирпичного забора, распластавшись по нему силуэтом хищной птицы.
– Мне там кто-то послышался, – шепотом сказала она и тут же закрыла рот и принялась усердно дышать через нос.
– Вы хоть когда-нибудь делаете что-нибудь спокойно? – глядя на ее вздымающуюся и опускающуюся грудь, он вдруг понял, что сам он сейчас себя спокойно не чувствует. Тонкая ткань купальника только подчеркивала сочную линию ее груди и выступающие как камушки соски. В паху у него снова начало все напрягаться, хотя, если подумать, возбуждаться он начал сразу же, как увидел ее на берегу и до конца возбуждение так и не проходило.
«А почему ему собственно проходить? – спросил он сам себя. – И вообще имеет ли она хоть какое-то представление о том, что делает с ним ее неровное дыхание?»
Наконец, ей снова удалось выдавить из себя шепот:
– Я не помню.
Эвен моргнул:
– Чего не помните?
– Не помню, когда в последний раз была спокойна.
Взгляд ее пропутешествовал по всему его телу.
– Эвен, – заговорщически шепнула она.
Возбуждение приняло угрожающие размеры. Он протянул руку к ее щеке, прикоснулся к ней и в это самое мгновение понял, что ему даже больше нравится, когда она задыхается. Что такое: резинка его бледно-голубых трусов была расположена угрожающе низко и обнажала вертикальную полоску жестких волос ниже пупка.
– Эвен, вы в одних трусах.
– Я сплю в трусах. – Он склонился к ней и глубоко вдохнул, она пахла морем и вишневым тортом. – А вы в чем спите?
Она спала голая, но у нее не было намерения рассказывать ему об этом, а если бы и было, то как она могла ему что-нибудь рассказать, когда губы его уже накрыли ее? Эвен подошел вплотную, холодный изгиб ее бюста вжался в его грудь. Губы ее были прохладны и солоны от моря, он провел по ним языком, и они раскрылись. Слегка застонав, она поддалась волшебству его прикосновения. Опустив руки ей на бедра, он притянул ее к себе.
– Поцелуй меня, Холли.
Холли оторвалась от забора и попала в его объятия. Руки Эвена и ночная тьма сомкнулись вокруг нее. Она была в сильных, надежных руках, здесь ей ничто не грозило. Она защищена ото всего, пока Эвен прижимает ее к себе и так глубоко целует.
Упиваясь этими чувствами, она нежно застонала от облегчения и желания. Все перестало существовать для нее, кроме его бедер, прижавшихся к ее, и горячей плоти его рук у нее на спине, она таяла от его твердой решимости, она не могла даже помыслить ни чем другом, кроме того, чтобы заняться с ним любовью, но отдаться взаимному желанию значило бы осложнить себе жизнь. Занятие любовью не привело бы ни его, ни ее ни к чему хорошему. Неважно, что она так сильно хочет его, она не может ради себя и ради него.
