— Это длилось три года, с девяти до двенадцати лет. Эпизоды насилия повторялись часто, включая и оральное и анальное проникновение. Он не говорил о личности насильника, хотя, похоже, им мог быть родственник. Судя по рассказам Гладдена, матери он не говорил ничего, потому что боялся. Этот человек пугал его. И определенно был для него авторитетом. Боб сделал несколько звонков, пытаясь собрать информацию, но нити никуда не повели. Гладден не представлял большого интереса, чтобы специально заниматься его случаем. К тому же здесь мы встретили объективные трудности. Его мать найти не удалось. Она уехала из Тампы после ареста сына из-за огласки, которую получило дело. Думаю, можно предполагать, что насильником был Белтран.
Я опять кивнул. В моей кружке пива уже не осталось, а Рейчел все никак не могла справиться со своей. Пиво ей явно не понравилось. Подозвав официантку, я попросил принести «Амстел лайт». Пришлось обещать Рейчел, что допью ее «светлое с темным».
— И чем дело закончилось? Я имею в виду сам эпизод с насилием...
— Как ни странно, тем же, чем всегда. Все закончилось, когда он стал слишком взрослым и перестал нравиться Белтрану. Его просто отвергли, а насильник переключился на следующую жертву. Кстати, все мальчики, участвовавшие в программе «Лучшие друзья», найдены, и в свое время с ними проведут беседы. Могу поклясться, что Белтран насиловал всех подряд. Джек, этот человек посеял в своих жертвах зло. Подумай хорошенько, прежде чем писать про это. Белтран получил то, что заслужил.
— Звучит так, будто ты симпатизируешь Гладдену.
Зря я это сказал. В глазах Рейчел мелькнула обида.
— Да. Я симпатизирую, черт возьми. Это вовсе не значит, что я его оправдываю, или, окажись он рядом, не пустила бы в него пулю. Однако вовсе не Гладден создал того монстра, что оказался у него внутри. Это сделал кто-то другой.
— Ну хорошо, я не хочу доказать...
Официантка принесла пиво для Рейчел, не дав нашему разговору пойти в неправильном направлении. Я потянул к себе кружку с остатками «светлого с темным» и сделал несколько глотков, надеясь оставить позади собственную неловкость.
— Итак, отбросим в сторону сказанное Гладденом, — продолжал я свои расспросы. — Что конкретно есть на него? Он настолько ловок, как считают?
Рейчел на некоторое время задумалась.
— Уильям Гладден знает, что его сексуальный аппетит нарушает действующие законы, неприемлем в обществе и не отвечает человеческой культуре. Я думаю, на него давит этот груз. Вероятно, он оказался в конфликте с самим собой, пытаясь осмыслить свои желания и побуждения. И он хотел бы рассказать нам свою историю, не важно, от третьего лица или от своего собственного, веря, что таким образом он поможет себе или кому-то еще, кто окажется на той же тропе. Став на позиции, с которых смотрит на эту дилемму он сам, можно понять, насколько высок уровень его интеллекта. Я хочу сказать, что большинство из тех, с кем я общалась, были просто животными. Или машинами для насилия. Они делали то, что делали... скорее... повинуясь инстинктам или программе, словно ими кто-то руководил. Они совершали свои преступления без раздумий. Гладден сильно от них отличался. Таким образом, я прихожу к выводу, что он действительно так умен, как считают. А возможно, и еще умнее.
— Ты рассуждаешь довольно странно. Говоришь, на него давит тяжкий груз. Не похоже, что мы говорим о человеке, за которым идет такая охота. У того, по следу которого идем мы, совести не больше, чем у Гитлера.
— Ты прав. Однако нам известно достаточно примеров, когда хищник этого типа изменяет свое поведение, то есть развивается. Нельзя не вспомнить о прецедентах, когда без соответствующего лечения, не важно, применялись при этом наркотики или нет, люди наподобие Уильяма Гладдена, с таким же детским опытом, превращались в таких вот поэтов. Вывод прост: люди меняются. После тех интервью, что мы провели с ним в тюрьме, до его победы в апелляционном суде и нового следствия прошло более года, и лишь после этого он вышел на свободу. В тюремном сообществе педофилы считаются низшим сословием. Вот почему там они стараются держаться вместе, рядом с себе подобными. Поэтому есть обстоятельства, связывающие Гладдена с Гомблом и остальными осужденными за педофилию, которые отбывали свой срок в Рейфорде. Вернее, я хочу сказать, что не удивляюсь тому, что человек, которого интервьюировала когда- то, спустя столько лет превратился в того, кого мы называем Поэтом. Я вижу, каким путем он мог пройти.
Около мишени для дартса раздался взрыв громкого смеха и послышались аплодисменты. Похоже, там вручали приз чемпиону вечера.
— Что же, хватит о Гладдене, — сказала Рейчел, когда я снова повернулся к ней. — Это чертовски угнетает.
— Ладно.
— Как насчет тебя?
— Меня он тоже угнетает.
— Нет, я хотела услышать о тебе. Говорил ли ты с редактором? Он знает, что ты вернулся к расследованию?
— Пока нет. Нужно будет позвонить утром и рассказать, что новой информации нет, но я снова в деле.
— Как он это примет?
— Не лучшим образом. В любом случае ему необходимо продолжение темы. Теперь сюжет несется вперед сам словно скорый поезд. В публикации уже заинтересованы общенациональные медиа-компании, а в топку этого тяжеловоза нужно все время подбрасывать новые материалы. Что плохо. Он может нанять других репортеров, дать им задание и ждать результатов. Правда, не думаю, что им удастся много нарыть. А вот Майкл Уоррен способен взорвать ситуацию новым эксклюзивом «Лос-Анджелес таймс». А я останусь в своей собачьей будке.
— Ты довольно циничный человек.
— Я реалист.
— Не думай об Уоррене. Горд... Кто бы ни допустил утечку, он не станет делать это вторично. Слишком рискованно, учитывая характер Боба.
— А что, если это очередное фрейдистское проявление? В любом случае скоро узнаем.
— Как ты можешь быть таким циником? Я думала, это привилегия копов, причем среднего возраста.
— Думаю, таким я родился.
— Могу поспорить.
Пока мы возвращались, снова похолодало. Хотелось обнять Рейчел, но я понимал, что она не позволит: на улице за нами следили чужие глаза, так что я даже не пытался. Когда подошли к отелю, я вспомнил одну старую историю и решил ей рассказать.
— Знаешь, как это бывает в школе — в старших классах всегда известно, кто в кого влюблен или кому дали отставку. Помнишь такое?
— Да, я помню.
— Так вот, была одна такая девочка, и я влюбился в нее безнадежно... Не помню уже, как случилось, но об этом пошел слух. А когда так случается, что обычно делают? Ждут реакции от предмета своих чувств, просто смотрят, как она или он отреагируют. Ну, вроде «Я знаю, что она знает, что мне нравится, а она знает, что я знаю, что она это знает». Поняла что-нибудь?
— Конечно.
— А соль в том, что я не был уверен в себе. То есть не знал себя самого. Помню, однажды оказался в спортзале, на трибуне. Намечалась игра, кажется, баскетбол, и трибуна постепенно наполнялась зрителями. И тут в зал вошла она, вместе со своим приятелем. Они продвигались вдоль трибун и искали, куда бы сесть. Ситуация... Я, понятно, напрягся — и вдруг вижу, как она машет мне рукой. И тут я сомлел, а потом обернулся и посмотрел назад, сделав вид, что она машет вовсе не мне.
— Джек, глупенький, — со смехом сказала Рейчел, не принимая мою историю всерьез в отличие от меня самого, долго переживавшего по этому поводу. — И что же она?
— Когда я снова взглянул в ее сторону, она уже не смотрела на меня, в явном смущении. Конечно, это я поставил ее в глупое положение, сначала распустив слухи, а потом обойдясь так пренебрежительно. Потом
