– Признаться, я об этом не думал. Но не ненависть, это точно. Когда-то я ее любил. И ее уход не изменил этого.
– А вы не чувствуете себя покинутым ребенком?
– Для этого я уже слишком стар.
– Но в то время? Тогда вы чувствовали себя покинутым?
Босх на мгновение задумался.
– Пожалуй, испытывал нечто подобное. Тогда ее многое от меня отдаляло. Ее образ жизни, ремесло, которым она занималась... А потом она умерла и, так сказать, покинула меня окончательно. А я остался за забором, злился по этому поводу как черт и, конечно же, чувствовал себя одиноким. Но хуже всего было осознавать, что ее больше нет. Она ведь меня любила.
– Что значит «остался за забором»?
– То и значит, что за забором. Как я вам уже вчера говорил, я обитал в «Макларене» – государственном воспитательном учреждении.
– Точно. Помню. Значит, ее смерть не позволила вам оттуда уйти?
– Да, какое-то время я там просидел.
– Какое же?
– Я находился там до шестнадцати лет. Впрочем, дважды за эти годы так называемые усыновители меня оттуда забирали, но потом приводили назад. Когда мне было шестнадцать, меня взяла третья пара, и я жил с этими людьми до семнадцати лет. Позже я узнал, что они еще год после этого получали на меня пособие от ГОСОД.
– От ГОСОД?
– То есть от городского отдела службы по охране детства. Теперь его называют отделом по работе с подростками и молодежью. Но как бы это учреждение ни называлось, оно выплачивает ежемесячное пособие приемным родителям, которые берут из приюта ребенка. Многие люди забирают из приюта детей только ради того, чтобы получать эти чеки. Я не хочу обвинять в этом моих последних усыновителей, но они не поставили ГОСОД в известность о том, что я больше не живу с ними.
– Я вас понимаю. И куда же вы потом подались?
– Во Вьетнам.
– Давайте ненадолго оставим эту тему и вернемся назад. Вы говорили, что усыновители дважды отсылали вас в приют. Но по какой причине? Почему они от вас избавлялись?
– Откуда мне знать? Наверное, я им не нравился. Они говорили, что совместное проживание у нас не получается, и отвозили меня в «Макларен». И я опять возвращался за забор. Я тогда думал, что подростки никому не нужны и приемным родителям требуются в основном малыши.
– Вы пытались бежать из приюта?
– Дважды. И оба раза меня задерживали в Голливуде.
– Если, как вы сказали, подростки никому не нужны, как вышло, что нашлись усыновители, забравшие вас в шестнадцать лет?
Босх невесело рассмеялся и покачал головой:
– Бывают исключения. Подчас очень забавные. К примеру, мой третий усыновитель и его жена выбрали меня, потому что я левша.
– Вы левша? А я и не заметила.
– Да, я левша. И в те времена отлично подавал левой.
– О чем это вы?
– Ах да, вы же, наверное, не в курсе... Тогда Сэнди Коуфакс играл за «Доджерс». Он был левшой, и за его подачу левой ему платили несколько миллионов в год. Эрл Морси, мой усыновитель, тоже в свое время играл в бейсбол, но успехов на этом поприще не добился. Вот он и решил воспитать у себя дома кандидата в Высшую лигу. Как я понимаю, в те времена хорошие подающие с рабочей левой были редки. Или это Эрлу так казалось? Как бы то ни было, левши пользовались у поклонников бейсбола большой популярностью. И Эрла осенила блестящая мысль – взять из приюта перспективного парнишку, выдрессировать, а потом стать его менеджером или агентом. Если разобраться, чистое сумасшествие. Но ему требовалась моральная компенсация за то, что сам он игроком Высшей лиги так и не стал. Итак, он приехал в «Макларен» и предложил нам, пацанам, перекинуться с ним на стадионе мячом. У нас в приюте была бейсбольная команда, игравшая с командами других приютов. Ну, мы отправились с ним играть, не подозревая, что это был своего рода смотр, конкурс. Я, разумеется, тоже не имел об этом понятия и узнал о его намерениях много позже. Короче говоря, он, заметив, что я левша с хорошим броском, остановил свой выбор на мне. Про остальных ребят он сразу же забыл, словно их и не было.
Босх, вспоминая те времена, сокрушенно покачал головой.
– И что же дальше? Вы с ним поехали?
– Да, я с ним поехал. Была еще его жена, но она ни с ним, ни со мной почти не разговаривала. Он заставлял меня делать по сто бросков в день, целясь в висевшую на заднем дворе шину. После этого проводил, так сказать, теоретические занятия. Я терпел все это примерно год, а потом ушел от него.
– Вы от него сбежали?
– Вроде того. Записался в армию Соединенных Штатов. Правда, мне пришлось убедить Эрла дать на это согласие. Поначалу он ни за что не соглашался. Как я уже говорил, у него были на мой счет далеко идущие планы. Но тогда я сказал ему, что в жизни больше не возьму в руки мяч, и он сдался. То есть написал в моем контракте, что не возражает. И продолжал получать за меня чеки от ГОСОД, хотя я уже давно был за морями. Полагаю, эти деньги помогли ему примириться с крушением своих планов.
