– Да, жестокое. Но убийства почти всегда сопряжены с жестокостью. Когда человека убивают, это уже само по себе жестоко.
– И вы, значит, арестовали подозреваемого и отвезли в отдел?
– Да. Мой напарник и я. То есть нет. Подозреваемый добровольно согласился проехать с нами, чтобы ответить на вопросы по этому делу.
– Как вы думаете, это убийство задело вас сильнее, чем, скажем, предыдущие дела такого рода?
– Возможно. Не знаю точно.
– Ну а если задело, то по какой причине?
– Вы, вероятно, хотите узнать, отчего это я вдруг проникся таким сочувствием к проститутке? Так вот, ничего подобного не было. Я сочувствовал ей ничуть не больше, чем другим жертвам. Но, начав работать в убойном отделе, я взял на вооружение одно правило.
– Какое?
– Все важны, или никто не важен.
– Объясните.
– А тут и объяснять нечего. Как я уже сказал, в таких делах все жертвы равно важны, то есть для меня не важно, кто они. Иными словами, я приложу максимум усилий, чтобы раскрыть убийство, вне зависимости от того, будет ли это проститутка или жена мэра. Вот каким правилом я руководствуюсь.
– Понятно. Теперь давайте вернемся к этому конкретному делу. Мне хотелось бы услышать, что произошло после ареста и какие у вас были основания, если они, конечно, были, для насильственных действий на территории подразделения «Голливуд».
– Мои слова записываются на пленку?
– Нет, детектив. Все, что вы здесь говорите, защищено врачебной тайной. Когда наши сеансы закончатся, я передам свои рекомендации заместителю начальника управления Ирвингу. Детали этих сеансов никогда и ни при каких обстоятельствах обнародованы не будут. Рекомендации, которые я составляю, обычно занимают не более половины страницы и выдержек из диалогов с пациентами не содержат.
– Но тем не менее эти полстранички решают людские судьбы.
Кармен не ответила. Глядя на нее, Босх думал, что этой женщине можно довериться. Однако весь его предыдущий опыт и чутье детектива говорили обратное – никому доверять нельзя. Она, казалось, поняла всю сложность дилеммы и молча ждала, когда он заговорит.
– Так вы, значит, хотите услышать мою версию этой истории?
– Хочу.
– О'кей. Я расскажу вам, что произошло.
На обратном пути Босх курил, хотя ему требовалось выпить, чтобы успокоить нервы. Но, посмотрев на часы, он решил, что для бара еще рановато, закурил вторую и покатил домой.
Свернув с шоссе на улицу Вудро Вильсона, он оставил машину на обочине за полквартала от дома, захлопнул дверцу и зашагал по тротуару. До его слуха долетали негромкие звуки фортепьянной музыки: кто-то из соседей наигрывал на пианино что-то классическое, но кто играл и из какого дома доносились звуки, он так и не понял. А все потому, что плохо знал своих соседей и уж тем более не имел представления, у кого из них может быть пианино. Поднырнув под желтую запрещающую ленту, окружавшую по периметру его собственность, он проник в дом через гаражную дверь.
Оставлять машину за полквартала от дома и скрытно пробираться в свое жилище стало для него привычкой. После землетрясения госинспектор объявил его дом «опасным для проживания», обтянул желтой лентой и приговорил к сносу. Но Босх, игнорируя эти постановления, вскрыл распределительный щит и вновь подключил электричество.
Его небольшой деревянный дом, обшитый досками из розовой сосны, покоился на стальных пилонах, вмурованных в скальную породу горного хребта Санта-Моника, который выступил из земной коры в мезозойскую и кайнозойскую эры в результате глубинных геологических процессов. Стальные пилоны с честью выдержали недавнее землетрясение, но часть крепежных болтов выскочила из гнезд или сломалась, в результате чего вся постройка сместилась и «сползла» вниз по склону дюйма на два. Этого хватило, чтобы нанести жилым помещениям значительные повреждения. Все внутренние деревянные конструкции перекосило, оконные и дверные рамы потеряли прямоугольную форму, стекла вылетели, а входную дверь заклинило так, что, пожелай Босх ее открыть, ему пришлось бы вызвать полицейский танк, снабженный тараном. Дверь гаража, которую перекосило меньше прочих, Босх открыл ломиком. Теперь она служила ему главным входом.
Босх заплатил подрядчику пять тысяч долларов, чтобы строители с помощью домкратов приподняли дом, передвинули его на те злосчастные два дюйма и установили на прежнее место. Потом строители должны были заново прикрепить деревянные конструкции к стальным пилонам новыми, особо прочными болтами. Вставлять стекла, ремонтировать и заменять оконные и дверные рамы Босх решил самостоятельно в свободное от работы в убойном отделе время. Он приобрел справочник по плотницкому ремеслу и руководствовался его советами в этой новой для него деятельности. Иногда ему приходилось переделывать работу по нескольку раз, но он особо не расстраивался. Более того, обнаружил, что эта деятельность доставляет ему немалое удовольствие и даже имеет терапевтический эффект. Со временем физический труд стал своего рода отдушиной, желанной передышкой на его жизненном пути детектива убойного отдела. Перекошенную входную дверь и дверную раму он ремонтировать не стал, решив оставить в качестве символического памятника могучим силам природы. В будущем он собирался пользоваться задней дверью.
Несмотря на все усилия Босха, его дом продолжал числиться среди зданий, предназначенных к сносу. Строительный инспектор Гауди, отвечавший за ту часть холма, где жил Босх, не хотел вычеркивать его жилище из черного списка. Как только Босх это понял, между ним и инспектором началась своеобразная игра в прятки. Чтобы противник не смог его обнаружить и вручить ордер о выселении, Босх приходил и уходил тайно и вел себя в собственном доме словно шпион, проникший в здание иностранного посольства. Окна на фасаде он заклеил черной, не пропускавшей свет пленкой и постоянно следил, нет ли поблизости инспектора. Гауди стал его Немезидой.
