Женщина не шевельнулась.
– Поторапливайтесь, милейшая. У меня мало времени. Или вы принесете мне ключ от этого ящика, или я сам его открою. Правда, после этого использовать ящик по назначению вам уже не удастся.
Она сунула руку в карман своего домашнего платья, извлекла оттуда связку ключей, отперла ящик конторки, выдвинула его и отошла в сторону.
– Мы не знали, что это и зачем Эно все это хранил.
– Оно и к лучшему.
Босх подошел к конторке и заглянул в ящик. Там лежали две тонкие папки из манильского картона и две пачки писем, перетянутые резинками. В первой папке находились свидетельство о рождении Клода Эно, его паспорт, свидетельство о браке и другие документы, имевшие отношение к его персоне. Во второй папке хранились бумаги, оформленные по стандартам ПУЛА, в которых Босх быстро распознал пропавшие из дела об убийстве Марджери Лоув документы. Времени читать эти бумаги у него не было, и он сунул папку из манильского картона в ящик из-под пива.
Когда Босх попытался снять резинку с первой пачки писем, та лопнула, напомнив ему о лопнувшей от старости резиновой ленте, перетягивавшей голубой скоросшиватель, в котором хранились документы по делу об убийстве его матери. И тогда он подумал, что все имевшее отношение к этому делу готово рассыпаться от старости в прах.
Все конверты были маркированы логотипом банка «Уэллс Фарго бэнк» из Шерман-Оукс и уведомляли о состоянии текущего счета некоей корпорации «Маккэг, инк.». Вместо адреса были указаны индекс и номер абонентского ящика почтового отделения, также находившегося в Шерман-Оукс. Босх наугад достал из пачки три конверта и быстро просмотрел находившиеся в них документы. Несмотря на разные даты, суть уведомлений оставалась неизменной: десятого числа каждого месяца на счет корпорации вносилась сумма в тысячу долларов, а пятнадцатого числа следовал перевод указанной суммы на счет дочернего подразделения банка «Невада сейвингс энд лоун» в Лас-Вегасе.
Босх пришел к выводу, что банковские уведомления, возможно, представляют собой своего рода документальные свидетельства неких многолетних систематических выплат, которые Эно собирал и хранил в силу известных ему одному причин. Посмотрев на почтовые штемпели, проставленные на последних конвертах в пачке, Босх решил, что денежные переводы со счета на счет осуществлялись вплоть до конца 80-х годов. Более поздних отправлений он не обнаружил.
– Что вы можете сказать по поводу этих конвертов? Когда Эно перестал их получать?
– Сами с этим разбирайтесь. Я уже говорила, что мы с Олив не имеем никакого представления обо всех этих письмах и документах. Когда мы высверлили ячейку...
– Высверлили ячейку?
– Ну да. После того как Клод умер. У Олив не было ключа от этой ячейки. Только у Клода, но мы его не нашли. Так что замок пришлось высверливать.
– В ячейке, наверное, и деньги были?
Элизабет Шейвон секунду помедлила, вероятно, прикидывая, не потребует ли Босх вернуть ему эти деньги.
– Некоторая сумма. Но вы опоздали. Мы с Олив их уже потратили.
– Меня это не волнует. Мне важно знать, сколько там было денег.
Женщина поджала губы, делая вид, что пытается вспомнить. Но игра в забывчивость получалась плохо.
– Перестаньте притворяться, милейшая. Я не из налогового ведомства. Кроме того, сюда не за деньгами приехал.
– Там было около восемнадцати тысяч долларов.
Босх услышал звук автомобильного клаксона. Судя по всему, женщина-водитель устала его ждать. Он посмотрел на часы. Пора было ехать. Швырнув конверты в картонный ящик из-под пива, он спросил:
– А что вы можете сказать о счете Клода в банке «Невада сейвингс энд лоун»? Какая сумма находилась на нем?
Вопрос был задан наудачу. Босх предположил, что деньги из Шерман-Оукс могли переводиться в Лас- Вегас на счет Эно. Элизабет Шейвон снова заколебалась. Колебания, однако, закончились, как только с улицы послышался еще один призывный вопль автомобильного клаксона.
– Там находилось около пятидесяти тысяч. Но и эти деньги в основном уже ушли. Уход за беспомощным человеком стоит недешево, не так ли?
– Я бы сказал, очень недешево, особенно учитывая то обстоятельство, что пенсию за Олив вы тоже получаете. – Он попытался вложить в эти слова максимум сарказма. – Хотя готов поспорить, что ваш личный счет за все эти годы не только не отощал, но даже значительно увеличился.
– Послушайте, мистер, я не в курсе, что вы там себе вообразили, но одно знаю точно: кроме меня, у Олив Эно на этом свете нет ни одной близкой души, и никто больше о ней не позаботится. А это чего-нибудь да стоит.
– Очень жаль, что сама Олив Эно не в состоянии сказать, чего в действительности стоят ваши заботы. Теперь позвольте задать вам еще один вопрос, после чего я отсюда уеду, и вы получите возможность вернуться к своим заботам, какими бы они ни были. Кто вы? Вы не сестра Олив Эно, это очевидно. В таком случае кто вы такая?
– Не ваше дело.
– Справедливо. Но это легко исправить. Я могу заняться этим делом всерьез.
Она напустила на лицо обиженное выражение, словно пытаясь продемонстрировать, как оскорбило ее лучшие чувства грубое вторжение Босха. Но достоинство одержало в ней верх, и обида словно по волшебству исчезла. Кем бы ни была эта Элизабет Шейвон, она определенно гордилась собой.
