– Ладно. Агент Дей, вы на машине?
– Да.
– В таком случае берите агента Уоллинг и езжайте в управление.
Они уже уходили, когда Алперт бросил на Рейчел прощальный взгляд и, прищурившись, сказал:
– Завтра в восемь, агент Уоллинг, не забудьте.
– В восемь, – откликнулась Рейчел.
35
К моему удивлению, Элеонор Уиш сразу открыла дверь и, отступив в сторону, пригласила войти.
– Только не надо так смотреть на меня, Гарри, – сказала она. – Судя по всему, ты считаешь, что я здесь вообще не появляюсь и девочка всегда сидит с Марисоль. Но это не так. Обычно я работаю три-четыре дня в неделю.
В знак капитуляции я поднял руки, и она увидела, что правая ладонь у меня забинтована.
– Что это?
– Порезался.
– Обо что?
– А-а, длинная история.
– В пустыне, наверное?
Я кивнул.
– Так я и знала. А на саксофоне играть не мешает?
Оказавшись отставником, я в прошлом году начал брать уроки игры на саксофоне у бывшего джазмена, с которым познакомился, расследуя какое-то дело. Однажды вечером, когда мы с Элеонор оба были в хорошем настроении, я достал инструмент и сыграл ей мелодию под названием «Лолабай». Ей понравилось.
– Да я и так не играю в последнее время.
Мне не хотелось говорить, что наставник мой умер, а вместе с ним на какое-то время из моей жизни ушла и музыка.
– Учитель посоветовал мне перейти с тенора на тремоло.
Мы оба улыбнулись моему неловкому и в общем-то бессмысленному каламбуру и оставили эту тему. Следом за Элеонор я прошел на кухню, стол в которой напоминал скорее покрытый сукном столик для игры в покер, разве что пятна от пролитого молока – след присутствия Мэдди – указывали на его природу. Похоже, непосредственно перед моим приходом Элеонор раздавала карты на шестерых – тренировалась. Она села и принялась собирать колоду.
– Не надо, не надо, совсем не хочу тебе мешать, – остановил я. – Зашел просто с Мэдди перед сном повидаться, а после и уложить. Она где?
– С Марисоль, в ванной. Но я сама сегодня собиралась ее уложить, а то меня не было три дня подряд.
– Ладно. Тогда просто поцелую на ночь. И сразу – домой.
– А-а, тогда уступаю очередь. Я тут новую книжку ей купила, вон, на холодильнике лежит. Почитаешь?
– Нет-нет, не буду тебе мешать. Но повидаться все-таки надо, а то теперь уж и не знаю, когда снова появлюсь.
– Что, все то же расследование?
– Да нет, сегодня вроде закончилось.
– По телевидению почти ничего не говорили, в чем там дело-то?
– Длинная история.
И у меня не было никакого желания ее пересказывать. Я подошел к холодильнику: что за книгу Элеонор собирается почитать девочке? «Великий день Билли», на обложке – обезьяна на олимпийском подиуме. На шее у нее – золотая медаль. Серебряная – у льва, бронзовая – у слона.
– Ну, что надумал, возвращаешься на службу?
Я собирался уже открыть книгу, но отложил и посмотрел на Элеонор:
– Окончательно еще не решил, но похоже на то.
Она кивнула, мол, все ясно, так и думала.
– Какие-нибудь мысли на этот счет?
– Да нет, поступай, как считаешь нужным.
Интересно, почему, когда тебе говорят именно то, что ты хотел бы услышать, всегда начинаешь в чем- то подозревать собеседника, сомневаешься в искренности его слов. На самом ли деле Элеонор хочет, чтобы я поступал, как считаю нужным? Или, говоря так, втайне хочет моего провала?
Не успел я решить эту дилемму, как на пороге появилась дочь. На ней была оранжево-голубая полосатая пижама, влажные волосы собраны на затылке.
