— Нет! Никакой «скорой»! Я с ними не поеду.
— Она на «скорую» не согласится, — подтверждает девочка и вздыхает. — Я ее сама отвезу.
Мать всхлипывает, прикрывает здоровой рукой глаза.
— Он не хотел, — твердит она. — Просто перебрал. Он, когда выпьет, всегда злится. Он уже и не помнит, что натворил.
— Я ее отвезу, — говорю я Гарри. — В больницу Кейп-Кода. Но больше ничем помочь не могу. Суд начинается завтра.
— Ладно, — кивает Гарри. — Я позвоню в больницу, скажу, чтобы вас ждали.
Кид и его два клиента помогают женщине подняться — осторожно, чтобы не задеть сломанную руку. Мой пиджак падает на пол, и они аккуратно набрасывают ей на плечи плед, а потом ведут на крыльцо, сводят по ступенькам вниз и направляются к моему почти антикварному «тандерберду».
Дочка-подросток идет следом, в куртке нараспашку, несмотря на холодный ветер. На последней ступеньке она оглядывается на меня, наши взгляды встречаются, и я вдруг понимаю, что что-то здесь не так.
Девочка ведь привезла избитую мать в адвокатскую контору. Не в больницу, даже не к частному врачу, а к адвокатам.
Я быстро поднимаюсь наверх, хватаю старенькую ветровку и пулей несусь вниз. У самой двери меня перехватывает Гарри.
— Марти! — говорит он.
Я останавливаюсь. Вид у Гарри озабоченный. Мы с ним думаем об одном и том же. Что-то здесь не так. Девочка привезла покалеченную мать к нам не случайно.
Он дотрагивается своей огромной рукой до моей щеки. И говорит только два слова:
— Береги себя!
Кид и его помощники укладывают женщину на заднее сиденье, и ее мрачной дочери ничего не остается, кроме как сесть вперед. Я усаживаюсь за руль, и девчонка отодвигается от меня к самой дверце. Я оглядываюсь: ее мать лежит, закрыв левой рукой лицо.
Если не попадем в пробку, то доедем до больницы за полчаса. Первые десять минут девочка не произносит ни слова. Смотрит в окно и грызет большой палец. Ее русые волосы закрывают почти все лицо.
— Я — Марти Никерсон, — сообщаю я. — А тебя как зовут?
Она поворачивается ко мне.
— Я знаю, кто вы, — говорит она так тихо, что я едва разбираю слова. — Вас все выходные показывали в новостях.
В новостях… Мы со Стэнли в пятницу участвовали в предварительном разбирательстве. И репортеры нас одолели.
— Я — Мэгги, — говорит моя спутница. — Мэгги Бейкер. А это, — оборачивается она назад, — моя мама, Соня Бейкер.
— Где вы с мамой живете?
Мэгги накручивает прядь волос на палец и отвечает:
— На Бейвью-роуд. Вы знаете, где это.
Я киваю. Это было утверждение, а не вопрос.
Бейвью-роуд находится совсем рядом с Форест-Бич-роуд, где стоит дом Бака Хаммонда. За последние полтора месяца я была там раз пятнадцать — приезжала к Патти, жене Бака, нужно было уточнить все печальные подробности. А еще готовила ее к суду, где ей придется выступить свидетельницей.
— Ты, наверное, знаешь Бака Хаммонда, — говорю я. — Вы же соседи.
— Да, мы знаем и Бака, и Патти. Плохи его дела, да?
— Да.
— Это несправедливо, — говорит она, и впервые ее голос звучит громко. — После того, что этот подлец сделал с ребенком…
Я собираюсь с силами и решаюсь наконец задать вопрос по существу:
— Мэгги, а кто это сделал с твоей мамой?
— Говард, — отвечает она, уставившись на приборную доску. — Говард Дэвис.
Я знаю Говарда Дэвиса: он двадцать лет служит в отделе по работе с условно-досрочно освобожденными. Этот здоровенный детина с громоподобным голосом на кого угодно нагонит ужас. И работает он с самыми опасными из условно освобожденных: только он умеет держать их в узде. Когда я впервые увидела Говарда Дэвиса в суде с одним из его подопечных, то даже растерялась. Сразу было и не понять, кто из них бывший преступник.
Соне Бейкер повезло, что она осталась в живых. А Говарда Дэвиса, несмотря на его должность, ждет тюрьма.
— Говард Дэвис живет с вами? — спрашиваю я.
Мэгги смотрит на меня, и в глазах ее стоят слезы.
— Да, — шепчет она.
— Он раньше так делал?
— Когда напьется, — тихо произносит она. — Он часто пьет. Когда мы уезжали, он опять пил.
— Сколько тебе лет, Мэгги? — спрашиваю я.
Она смущенно ежится. Глупенькая. При таких обстоятельствах даже Джеральдина Шиллинг не стала бы привлекать Мэгги к ответственности за вождение машины без прав.
— Вы спрашиваете как адвокат?
— Думаешь, тебе нужен адвокат? — улыбаюсь я.
— Может быть, — говорит Мэгги и снова глядит на приборную доску.
— Ну хорошо, — говорю я. — Я спрашиваю как твой адвокат.
— Четырнадцать.
— Когда ты научилась водить машину?
— Сегодня.
Я останавливаюсь у входа в приемный покой, и санитар тут же подкатывает инвалидную коляску. Гарри, как и обещал, позвонил в больницу. Соня Бейкер с помощью санитара вылезает из машины. Дверца захлопывается, санитар увозит Соню.
— Мэгги, иди с мамой. Я поставлю машину на стоянку и догоню вас.
Мэгги уходит. Я чувствую себя виноватой — не надо было оставлять ее одну. Но мне срочно нужно позвонить. Наверное, стоило объяснить Мэгги, что ее ждет. Неизвестность пугает больше всего.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Стоянка забита. На поиски свободного места уходит минут десять, да и когда удается его отыскать, оказывается, что подъезд к нему завален снегом. Я все-таки ухитряюсь заехать, а потом звоню по мобильному в контору окружного прокурора — предупредить, что завтра нужно будет прийти с Соней Бейкер в суд и получить запретительный судебный приказ на Говарда Дэвиса.
Джеральдина на совещании. Но Стэнли на месте. Он тут же берет трубку.
— Рад вас слышать, адвокат Никерсон. Смею надеяться, вы образумились.
Стэнли лет тридцать пять. Интересно, ему часто давали по морде?
— Нет, — отвечаю я. — Слушайте, Стэнли, я в конце дня заеду в контору. Я сейчас в больнице, с женщиной, которую покалечил ее сожитель. А ее сожитель — Говард Дэвис, тот, кто работает с условно освобожденными.
— Гос-с-поди… — бормочет Стэнли.
— Похоже, он напился до чертиков и съехал с катушек. Домой вернуться эта женщина не может: когда она уезжала, он уже пил по новой. Отсюда я повезу ее прямо в суд, но это будет еще не скоро. Она в плохой форме.
