Галимовым, сидевшими у пулемета. Задержался на минуту с Ясаковым.
– Что-то от тебя духами прет?
– Не от меня, Александр Денисович, а от нужника, вон в селе с краю притулился. Не удивляйся запаху. Ребята из второго батальона с боем взяли разбитый парфюмерный автобус, все попили. А теперь то и дело в нужник бегают.
«Веньку всегда посылает бог в самые скучные минуты, мертвого развеселит».
Из ниши в боковине траншеи Ясаков вынул баклагу.
– Хлебнешь? Горячая, чуть не кипит.
Александр отказался. Положил под язык градинку соли – привык у мартена к соленой воде. Ясакову выговаривать не стал: кроме баклаги в боковине лежали гранаты, бутылки с зажигательной смесью. Хозяйственный мужик!
– А может, обойдется без огня? – Басовитый голос Ясакова непривычно дрогнул. – На груди у них могут оказаться ордена… По ногам, что ли?
Александр и сам горячо умолял, не зная кого (судьбу, случай, своего комдива, поехавшего вразумлять потерявших голову), чтобы не довелось бить своих. И все-таки он не знал, что же, кроме этих жестоких, беспощадных мер, могло спасти Родину.
– Тем больше спроса с орденоносцев, – сказал он.
Подошел к Мурзину, стоявшему за кустами бобовника.
– Посмотрите-ка, что там делается, – сказал Мурзин, подавая Александру свой бинокль.
Александр хорошо видел и без бинокля и взял его, чтобы показать Мурзину, что он ценит его внимательность. Накаленный солнцем бинокль обжег брови. Александр увидал втиснутые один в другой холмы в темно-голубых и золотистых росплесках светотени. А с запада, как бы раздвигая холмы, вытемнились толпы людей густыми потоками. И он внутренне дрогнул – сметут… Оглянулся. За спиной на пригорке старая, с потемневшей колокольней церковь поблескивала крестом. У распахнутых дверей женщины и подростки грузили пшеницей подводы, устилая зерном дорогу от церкви до бричек. На колокольне в темноте проемов травянисто зеленели гимнастерки наблюдателей, двоеглазо вспыхивали стекла биноклей.
И снова глянул на запад. Чоборцов вылез из машины. Толпа остановилась, как бы навертываясь вокруг машины. Минуту Чоборцов был виден, потом темная толпа закатала его в себя, как войлок котенка. Подходившие все напластывались вокруг густого ядра. А из-за холмов наплывали все новые волны людей, стекали по склонам, темнея в тенях облаков.
Толпа раскололась, обнажив машину, Данилу Чоборцова, махавшего руками. Часть людей затопталась на месте, другие отвалили в сторону и двинулись прямо на позиций батальона.
Ехали на машинах, утыканных сохлыми ветвями деревьев. Кто с винтовками, кто без оружия шли с боков машин. Когда они приблизились к последнему перед позициями холмику с мельтешившим редким ковылем на проплешине, Александр смог различить их одежду, разнообразные лица: решительно нахмуренные, улыбающиеся, настороженные. Тишина донесла до него вместе с упругими переливами ветра нестройные голоса, урчание перегретых моторов.
– Товарищ Крупнов, я попытаюсь остановить. Неужели не поймут?
Александр не узнал глаз Мурзина: куда девалась угарная муть – горели фанатической искоркой.
– Сомнут вас. Куда вы? – Александр попытался остановить капитана. Тот улыбнулся, сказал тихо и твердо:
– Без моего знака не стрелять!
Придерживая болтающуюся планшетку, капитан уверенно выкидывал свои большие ноги. Равняясь с головной машиной с выбитыми ветровыми стеклами, он поднял руку.
Его окружили, подняли и кинули в машину. Сидевшие в кузове не сумели поймать его, и он упал под колесо. Предсмертный крик его сдавил грудь Александра. Александр беззвучно шевелил губами, пока не хлебнул воздуха. С глухой яростью крикнул:
– Огонь!
Стреляли холостыми.
Одна машина развернулась боком, остановилась, другие пятились за холмик.
Прыгали с машин, падали, разбегались, ползли по траве.
За прерванной стрельбой – тишина с плачем и матерщиной.
– Своих стреляете!
Небритый лейтенант, придерживая левой рукой ухо, державшееся лишь на мочке, подбежал к траншеям.
– Братцы… за что? Идем к Волге, там бой дадим фашистам.
– Бросай оружие, трус! – Александр шагнул навстречу к нему.
Лейтенант замотал головой, бросился на Крупнова. Александр заломил ему руку за спину.
Отступавшие остановились. Некоторые просили курить. Солдаты молча разоружали их. Под конвоем автоматчиков провели разоруженных командиров.
– Эх, и дадут этим прикурить, – сказал Веня, топчась на корявых выползнях таволги. – От жары, что ли, свихнулись?
Александр, отвернувшись, сел спиной к солнцу, положив автомат на колени.