этой сильной, пышной женщины.
– Желаю тебе счастья, – сказала Вера, открывая перед Марфой калитку.
– Спасибо, Верунчик! Мое счастье при мне, – Марфа погладила свою грудь, туго обтянутую шелком, и, целуя Веру в щеку, сказала: – Будь умницей, миленькой, постарайся понравиться моему бате. Если будет ворчать, не обращай внимания: он зол на меня. Потому что я не Жанна д'Арк, а просто баба. Но ты – другая порода, таких папка любит.
Валентин представил Вере генерала Чоборцова. Тот взял ее руку в свои большие с пожелтевшими ногтями руки и поцеловал ее, накрыв пышными усами.
– Рад с вами познакомиться, – сказал он прокуренным приятным голосом. – Не стыдно тебе, майор, так долго скрывать от меня такую прелестную девушку? – обратился генерал к Валентину, и чтобы ободрить смутившуюся Веру, отечески засмеялся, обнажив щербину в верхнем ряду зубов.
Пока генерал разговаривал с Марфой, Валентин сказал Вере:
– Пятьдесят пять лет, а такой свежий! И знает страшно много.
– Майор развенчивает меня в глазах девушки, – отозвался генерал, скосив хитрые глазки. – Я, мой друг, уже не опасен.
– О нет, Данила Матвеевич, вы еще опасны! – вольно сказала Марфа, играя глазами.
– Дай бог, дай бог! А вот и Агафоша! Вы не по чину начинаете злоупотреблять нашим терпением! – сказал генерал, повернувшись лицом к подъехавшей машине.
Из машины вылез бритый старичок во френче, но без знаков различия. Вера не выдержала быстрого внимательного взгляда его рысьих глаз.
– Эх, бубенчиков нет, надо бы бубенчики! – быстро сказал Агафон, подмигивая сыну. – Тебе, майор, варить, тебе расхлебывать.
Макар закатил во двор бочонок пива. Гости сели за столы. Потекла над ними вечерняя заря. После первых рюмок за молодых и их высокочтимых родителей разговор зашумел вразнобой.
Вера хотела помочь холодовской снохе подавать на стол, но та снова посадила ее на скамейку между Валентином и генералом, надавила сзади на плечи, прошептала, обдав горячим винным духом:
– Занимайте ваших гостей. Желаю всего хорошего!
В белом фартуке, в белой косынке на завитой по случаю праздника голове она, несмотря на полноту, порхала между столом и домом вместе со своим мужем-увальнем, разнося блюда, пиво, вино.
Агафон сидел напротив Веры, утонув в ненавистном для него мягком кресле, из-за стола виднелись только узкие плечи да сухая, с седым ежиком голова. Ел он проворно, и тонкие старческие губы двигались необычайно быстро. Вера ждала от него неприятностей и готовилась к отпору. Сердцем чуяла: старик побаивается, как бы она не отняла у него сына. И вместе с тем ей нравилось сознавать, что вот она, в своем простеньком платье, со своей наивно-девичьей косой, со своими босоножками, доставляет этим самоуверенным людям столько хлопот.
– Вы, значит, учительница? Ну, ну, хорошо! Получше учите мальчиков, чтобы они не женились в семнадцать лет, – сказал Агафон и тут же к Чоборцову:
– У вас, дорогой генерал-лейтенант, были все условия, чтобы стать генералом: не женились долго. А я загубил себя в двадцать два года. В свои шестьдесят я только полковник.
– Ошибаетесь, дорогой полковник в отставке, именно бессемейная жизнь и мешала мне работать с полной отдачей сил.
Агафон предложил выпить за честь, храбрость и личную свободу талантливых командиров.
– Я пью за тех, кто умеет извлекать из свободы великую пользу для себя и отечества! – отчеканил он и многозначительно посмотрел на сына и Веру.
Ухмыляясь, разглаживая подмоченные вином усы, генерал сказал:
– За счастливую семейную жизнь! – И ласково посмотрел на Валентина и Веру.
Агафон не стал пить за семейную жизнь. Поставив рюмку, он спросил задиристо:
– Старый генерал-лейтенант, кажется, не в шутку собирается женить зеленого майора?
– Если мой юный друг влюблен, я сделаю все, чтобы он в самое ближайшее время стал счастливым семейным человеком.
– Иными словами, вы считаете его ни на что большее не способным? А я не рекомендую ему морочить голову себе и тем более порядочным девушкам, – с подчеркнутой холодной вежливостью сказал Агафон.
Для Веры был ясен смысл этого разговора: она не понравилась отцу Валентина. Ее оскорбляло и угнетало, как легко они рассуждали о том, что было для нее таинственным и глубоко личным.
– Дорогой полковник, – Чоборцов старался перещеголять в холодной учтивости своего бывшего сослуживца, – одно другому не мешает: любовь и служба отечеству. – И, блестя хмельными глазами, он коснулся пальцами руки Веры. – Поддержите меня, милая девушка. Я изнемогаю от яростной и слепой атаки неприятеля.
– Конечно, всякие бывают вояки! – теряя терпение, высоким голосом закричал Агафон. – Иной едва в лейтенантишки выбьется, как уж обзаводится женой-душенькой, тещей-потатчицей, перинами… Таскается с этим птичником из гарнизона в гарнизон, транспорт загромождает. А там ребятишки пойдут. Чем не детский сад? – И, обращаясь к Вере, ища сочувствия и зная, что не найти ему у нее этого сочувствия, он сказал: – Такой офицерик из-за детского крика-щебета и зова боевой трубы не расслышит. Воин не имеет права привыкать к мирной жизни. Женщина воплощает в себе начала мирные, спокойные. Женщина камнем повиснет на шее лейтенанта!
– Эге, куда хватил! – Генерал угрожающе заиграл низкими нотами своего голоса. – Эге, старина! Талант, окрыленный любовью, умножает свою силу, подобно Антею, коснувшемуся матери-земли. Женщина –
