так и горят на солнце. Широкие ступени ведут в гущу парка. А парк раскинулся до самого моря.
Вот сюда-то и привезли испанских ребят. Они приехали как раз в такие дни, когда весь парк цвел.
Деревья миндаля были покрыты розовыми, воздушными, как пена, цветами. На каштанах выросли высокие красные и белые цветы, которые пылали, точно большие свечи. Благоухали лиловые глицинии. С ветвей акаций свисали огромные гроздья цветов. Цвели пальмы и лавры, между листиками которых появилось множество мелких белых цветов. Не было ни одного кустика в парке, который не покрылся бы цветами. И воздух был напоен таким сладким ароматом, что оранжевые и голубые бабочки совсем охмелели. Они, не двигаясь, сидели на цветах, и их можно было совсем легко поймать.
Маленькие испанцы были изумлены и растроганы, когда их ввели в этот парк, где росли цветущие деревья юга, напоминающие им родную Испанию. Они радостно вскрикнули, когда им показали роскошный дворец, солнечные уютные дачи, полы которых были покрыты бархатными дорожками, а окна уставлены левкоями и пионами.
Неужели мы будем здесь жить? — воскликнула Росарио, с восхищением оглядывая комнаты.
— Да, во дворце вы будете кушать и играть, а в дачах будете жить, — сказали ребятам.
Маленьких испанцев хорошо вымыли, переодели во все чистое. Им дали одинаковые васильковые береты и бушлаты с золотыми морскими пуговицами — такие бушлаты, какие носят наши моряки.
Вечером будет прохладно, тогда наденете эти куртки.
Детей накормили вкусным обедом. Росарио и Консуэлла, которые за последнее время питались только мелкой рыбой и давно не ели хлеба, глядя на вкусные кушанья, вспоминали маленькую Пепиту, которая осталась в Испании. Ведь Пепита так мечтала хотя бы о хлебе!
Пионервожатые «Артека», врачи, няни окружили детей лаской. Они помогали малышам расчесывать волосы, застегивать штанишки.
Няня-уборщица Дуня, пожилая женщина, смотрела, как умываются дети. Вдруг она подняла на руки пятилетнего Альфреда, прижала к груди и начала ласково мыть ему уши, приговаривая:
— А ну, дай я тебя, сынок, помою. Ах сыночек ты мой!
Альфред доверчиво обнял Дуню.
Когда же мы познакомимся с русскими пионерами? — волнуясь, спрашивали ребята.
— Потерпите немножко. Сейчас карантин, — отвечали вожатые и врачи, — вот кончится карантин, и будете играть вместе!
Ой, как хотелось и нашим ребятам испанским, чтобы поскорее кончился карантин — срок, после которого выяснится, что никто ничем не болен и можно всем играть вместе!
А пока они смотрели друг на друга издали, улыбались и посылали воздушные поцелуи.
«КАРАНТИН В МОРЕ!»
Однажды утром ребятам сказали:
— Сегодня кончился карантин. Вы мо знакомиться с русскими пионерами.
Крики радости раздались во всех дачах. Худощавый быстроглазый Педро из Малаги, казалось, радовался больше всех. Он прыгал и кувыркался. Его никак не могли успокоить.
Он написал на камешке «карантин» и бросил камень в море.
— Карантин в море, карантин в море! — кричали ребята, прыгая.
Встреча наших ребят и испанских произошла у фонтана с золотыми рыбками. Дети бросились друг к другу в объятия, словно были давно знакомы. Они целовались, крепко жали друг другу руки.
Взрослые думали: «Как же они будут разговаривать, как они поймут друг друга: ведь наши ребята не знают испанского языка, а маленькие испанцы не знают русского языка?»
Но ребята прекрасно понимали друг друга. Они разговаривали жестами, глазами, улыбками.
Вот Антонио говорит с Ваней, сыном железнодорожного весовщика.
Антонио показывает рукой на красивый дворец, окружённый пышными кустами лавров и роз, на фонтан, в котором плещутся золотые рыбки, и спрашивает Ваню:
— Чьё это?
Маленький вихрастый Ваня тычет пальцем в стену дворца:
— Это? Моё. (Он хочет сказать, что Суук-Су принадлежит детям.)
Потом Ваня дотрагивается рукой до лавров, до цветущих абрикосов:
— И это моё!
Потом он показывает на лазурное море, на солнце и говорит:
— Моё!
Немножко задумавшись, Ваня вдруг снова тычет пальцем в стену дворца, в лавры, в грудь Антонио:
— И твоё. Моё и твоё… Живи, живи тут. Понял? Ты чико[1] и я чико. Ты — Антошка, а я — Ваня.
— Си, си,[2] Ванио! — радостно восклицает Антонио.
«Антошка» и «Ванио» обнимаются. Ваня выворачивает карманы штанишек и отдаёт Антонио содержимое их — разные камешки, стекляшки, гвоздики, — все свои драгоценности. Антонио тоже шарит в кармане и протягивает Ване полосатый карандашик.
— Ну, что ты, — смущённо говорит Ваня, — мне не надо, я тебе так дал. Я тебе ещё много дам.
На скамейку, под розовый куст миндаля уселись Толя Фокин — сын модельщика с завода имени Ильича и Витя Титов — сын сторожа Реутовской фабрики. Курчавая бронзовая Кармен села на качели и зовёт мальчиков. Толя и Витя переглянулись. Они не особенно почему-то любили дружить с девочками. Но вот Толя решительно направился к Кармен.
— Она хоть и девчонка, — сказал Толя, — но у неё отец на фронте.
Сарагоса взял палку и показал, как стреляют, как падают люди, как летят бомбы.
Наши ребята поняли…
Миша крепко, до боли стиснул руку Сарагосе. Ему хотелось сказать Сарагосе что-нибудь очень дружеское, но он не знал слов.
Интересно, пионер ли Сарагоса? За коммунистов ли он? Как бы это спросить? Всё-таки это трудно сделать, не зная испанского языка. Но, оказывается, существуют слова, которые понятны детям всех национальностей.
— Ленин? Да? — спрашивает Миша, внимательно глядя на Сарагосу.
Сарагоса радостно улыбается и кричит:
— Ленин! О, си!
Ну, вот… Сталин? Да? — снова спрашивает Миша, заглядывая в самые зрачки Сарагосы.
— Сталин, Сталин, си! — кричит Сарагоса.
— Коммунисты?
— Си!
— А фашисты — гады, — говорит Миша, подкрепляя слова гримасой и угрожающим жестом.
— О, си! — кивает Сарагоса.
Как бы хотелось ему рассказать сейчас Мише о том, что у него был любимый брат Хоакин, которого убили фашисты!
Сарагоса и Миша обнялись и вместе пошли играть в мяч.
Испанка Марго подарила пионерке Люсе блокнот. Люся стала записывать туда испанские слова. Она хочет научиться говорить по-испански. Марго будет её учить испанскому языку, а Люся будет учить Марго русскому языку. Марго уже знает слова: «хорошо», «нет», «доброе утро», «здравствуй», «мы с тобой подруги».
— Сол! — улыбаясь говорит Марго, показывая Люсе на солнце.
