— Мне учитель сказал… Есть у нас такой учитель — Голотский. Я думаю, ему можно верить. Он говорит: «У тебя мать красивая».
— Ну, ты ж сам говоришь: ему можно верить.
— А вот мне самому до сих пор невдомек было.
— Как? Что это — «невдомек»?
— Невдомек, что у меня мать — такая пригожая.
— А, да. Ну, это бывает: мы кой о чем не сразу догадываемся… «Невдомек…»
Это слово, видно, для него было новое. Выговаривал он его смешно: «не в домок».
Чтобы сделать ему приятное, Гриша сказал:
— Дядя Оттомар, вы хорошо говорите по-русски.
— Да, — согласился Оттомар Редаль. — У меня много русских друзей. Ты их скоро увидишь. Они прозвали меня — От. Ты тоже зови меня «дядя От». Так короче.
Мать сама принесла Гришины вещи от мадам Белковой, прижала на прощанье голову сына к себе и ушла на вокзал.
Гриша не мог ее провожать. Было восемь часов вечера, реалистам уже нельзя было выходить на улицу, а ему, с четверкой по поведению за год, приходилось быть осторожным.
У матери при расставании глаза были сухие, как всегда.
А Грише дядя От сказал, когда мать ушла:
— Не плачь.
— Разве я плачу?
Гриша провел пальцем по глазам:
— Ну, это они сами. Погодите. Сейчас пройдет.
Нет, не прошло.
Оттомар Редаль опять походил по комнате, поглядывая на Гришу, потом проговорил:
— Ну ладно. Я тебя сейчас утешу. Не буду откладывать. Хотел сюрприз сделать… нежданно, но уж все равно. Знаешь ты такого молодого человека, по имени Ян Редаль?
— Знаю, — безучастно откликнулся Гриша. Его всё еще томила дума о матери…
— Он приедет сюда. Будет у меня жить.
— А отец его где? Август Редаль?
— Отец… Ну об отце другой разговор. Ян приедет один.
— А зачем он уедет от отца?
— Я хотел поставить тут одну кровать, — сказал дядя От, не отвечая на Гришин вопрос, — а теперь вижу — нет. Вон у тебя плечи какие, на одной кровати вас обоих не уложишь. Надо поставить две кровати.
— Расходы, — печально сказал Гриша тем же тоном, каким говорила мать.
И дядя От в первый раз за весь вечер засмеялся по-настоящему; Гриша увидел его белые зубы, ровные, один к одному.
— Э, у тебя не только плечи, как у большого, у тебя голова, как у большого. Но я тебе сейчас дам ответ…
Он пощелкал пальцами, поглядел на потолок:
— Сейчас скажу. О! Вот: «Не в деньгах счастье».
— А когда ж приедет Ян? — спросил Гриша уже окрепшим голосом.
Оттомар Редаль добился все-таки своего: глаза у его гостя понемножку высохли.
— Когда? Как только его сюда привезет поезд.
— Ну, все ж таки? Завтра, послезавтра?
— Я думаю: после-послезавтра.
— Через два дня?
— Да.
Гришины мысли постепенно отвлеклись; лицо Яна вспомнилось ему совсем ясно: доброе, несмелое, славное!
— А что он тут будет делать? Учиться?
— Ну да. На слесаря. Я его устрою учеником в железнодорожные мастерские.
— Почему не в училище? — спросил Гриша, а сам втайне позавидовал Яну.
В железнодорожных мастерских небось жизнь занятней, чем в училище. И уж такого козла, как Стрелецкий, там не встретишь. И никого там не укоряют за поношенную куртку. Нет там таких людей, как Потап.
— Сейчас я тебе отвечу, — сказал дядя От и опять поглядел на потолок.
Через минуту он проговорил старательно:
— «Каж-дый свер-чок знай свой ше-сток».
— А я? Отчего у меня другой шесток, не такой, как у Яна?
— Понимаю твой вопрос. Он означает: твой отец — садовник. Янов отец был лесником. Ну что ж, тебя вывезло.
— Повезло?
— Нет, вывезло. Тебя вывез учитель… Шпаковский его фамилия, да? Ну, я слыхал про эту историю. Если б не Шпаковский, ты б в реальное не попал.
— Да там, в реалке, и другие есть такие же, как я. Там есть такой Озол, его наш директор хотел выгнать из училища за то, что он с заплатами ходит.
— Ваш директор — негодяй! Саношко? Грязный негодяй, черная сотня!
Оттомар Редаль еще некоторое время ругался — уже по-латышски. Глаза его светились такой затаенной яростью, что Гриша загляделся на него.
Потом сказал с уважением:
— Ух, вы и сердитый, дядя От! И, должно быть, сильный. Покажите ваши мускулы.
Оттомар Редаль согнул руку, и Гриша нащупал у него между плечом и локтем большой бугор, круглый и крепкий, как камень.
Гриша согнул свою руку: ну, нет. Жалость одна, если сравнить с редалевским «булыжником».
Он даже загрустил.
Дядя От засмеялся:
— Да ты погоди. У тебя будут мускулы в два раза больше моих.
— Правда?
— А зачем мне неправду говорить?
Скоро Гриша увидел, что Оттомар Редаль и в самом деле всегда говорит правду. За все время своего знакомства с дядей Отом — а оно продолжалось не один год — он ни разу не услыхал от него неверного слова.
Он сказал правду и о приезде Яна: ровно через два дня в квартире Оттомара Редаля появился худенький, бледный и какой-то растерянный мальчик, словно бы даже и незнакомый Грише.
Мальчик смотрел на Гришу застенчиво, отчужденно.
Но все же это был, конечно, он, Ян!
— Ты вырос, — проговорил Гриша.
— И ты, — ответил Ян.
Они помолчали. Что ж им так невесело от этой встречи?
— Где твой отец? — спросил Гриша.
— В ссылке. В Вятской губернии.
Гриша стоял молча, пораженный.
— Я думал, ты знаешь, — проговорил Ян.
— За что ж его услали?
— За листовки. Помнишь, в «Затишье» они расклеены были — на амбаре, у колодца. И кругом во всех деревнях, говорят, тоже.
— Я знал про это!
— Про что?
