стенгазета имеет мало общего с тем, что нам предстояло сделать. Лицо Люси Пчелкиной пошло красными пятнами – по всей видимости, она уже в уме высчитывала, во что нам выльется наш акт отмщения. Марго мрачнела на глазах, а Роза Асланова становилась все отстраненней.
Возникшую было напряженность со свойственной непринужденностью развеяла Маша Верхогляд:
– Чур, я буду фотографировать! – Мы уже знали, что Верхогляд батрачила фотолаборантом в «Цветном мире». Но одно дело – лаборант, другое – фотограф. Словно услышав наши сомнения, Машка возопила: – Я умею. Я всем своим родственникам портреты сделала. Ха, некоторые об этом даже не догадывались. Кто у Машки под брюхом оказался, кто – вусмерть ужрамшись. Могу принести, показать.
– Э… – замялась Люся, задавая вопрос, возникший у всех одновременно: – У какой Машки и под каким брюхом?
Верхогляд посмотрела на нас свысока. Насколько это было возможно – с учетом того, что несостоявшаяся баскетболистка ростом была ниже многих из нас.
– Машка – это наша корова. Мамка ее доила. А я их фотографировала в это время.
– Прямо папарацци какой-то, – снова съязвила Ника, которая, по всей видимости, все еще решала – как она будет проявлять себя в нашем проекте.
– А что, Маша, правда, – оживилась Лаппа, которая, озвучив идею о журнале, будто сомневалась – не сказала ли чего лишнего, что в дальнейшем может сказаться на… Видимо, никакой тайны следствия она так и не обнаружила, поэтому продолжила: – Ты у нас кто? Спортсменка. А фотографу придется много бегать. А иногда и прыгать. И в засаде сидеть. Для этого нужна хорошая физическая подготовка. Вот тебе и флаг в руки.
После того как двум из нас – Марго и Маше Верхогляд – уже нашлось занятие, потребность определиться возникла и у остальных. Голос подала наша маленькая Оля Клюева:
– Я могу писать о детях, – сказала она и покраснела.
– Откуда? – недоуменно спросила Лаппа.
– Что откуда? – не поняла Оленька.
– Откуда ты знаешь, что такое дети и с чем их едят? – конкретизировала свои сомнения Марго. Сама, между прочим, женщина бездетная.
– Ну… Во-первых, я из всех вас – самая младшая, – попыталась объяснить Оля.
– Ага, то есть не вышедшая из детского возраста, – захихикала неуемная Стрельцова. Наша медсестричка чуть не плакала.
– Да нет же, просто я многое помню про детей. И потом, не забывайте – я же медсестра. И имею детскую специализацию, между прочим. – Следователя Маргариту Лаппу такие показания вряд ли удовлетворили бы. Но как редактор еще не созданного журнала, Рита довольствовалась сказанным.
– Заметано. Назовем твою рубрику… «Лапушка и ребенок». Годится? – процесс пока лишь виртуального создания журнала захватил Лаппу целиком. Ее энтузиазм, как вино по крови, передался всем нам. Вероника, видимо, испугавшись, что на ее долю не останется ничего примечательного, поспешила застолбить место под солнцем. Облизнув внезапно пересохшие губы (был бы среди нас хоть один мужик…), Ника с чувством превосходства произнесла:
– Так и быть. Я буду писать «гвозди».
– Гвозди, вроде, забивают, – нерешительно возразила Маша.
– Деревня! – позволила себе грубость Стрельцова. – Гвоздь – это самый забойный материал номера. В рубрике «Лапушка и любовник».
– А что, есть такая рубрика у нас в журнале? – насмешливо спросила Роза. Они с Никой как-то сразу не приглянулись друг другу. По силе характера и жизненному опыту девушки, пожалуй, были равны. Только Роза была целомудреннее, что ли. В отличие от кичившейся своей женской опытностью Ники. Я не знаю, какой опыт был у Стрельцовой. Но в Розе была какая-то тщательно ею скрываемая тайна. Тайна любви. Какая-то боль и – твердое желание никому эту боль не показывать. Этой силой меня Роза к себе и притягивала. А еще – схожестью ее имени и моей фамилии, наверное.
– Нет, такой рубрики у нас не будет, – категорично сказала Марго, и Ника сникла. Спорить с Ритой она не решилась. Стрельцова, как человек явно не законопослушный, похоже, еще и трусила перед пусть теперь и бывшим следователем Лаппой. – Но вот «Лапушка и друг» – может быть. Там и реализуешь все свои наклонности и способности.
Ника победоносно посмотрела на окружающих. По ее взгляду можно было понять – хоть горшком назови. Все равно я там напишу то, что считаю нужным.
Тут, тщательно подбирая слова и почему-то глядя на меня, вступила Роза Асланова:
– Я думаю, читательницам будет интересно знать, как и где можно найти работу. – Мы знали, что Роза в свое время работала стюардессой на международных рейсах. И попала туда не случайно, а по причине сложных межличностных отношений с командиром одного из экипажей. – Во всяком случае я могу рассказать или посоветовать, что (Роза сделала ударение на этом слова) нужно сделать для того, чтобы получить желаемую работу.
Предполагая, какие навыки должны присутствовать у стюардессы – например, умение спокойно общаться с террористами или принять роды у женщины, которой приспичило родить еще до посадки самолета, я нисколько не сомневалась, что Розины советы могут оказаться для читателя весьма полезными. В том числе и мне. Кстати, а чем могу оказаться полезной я? И тут я поняла, насколько мы все уже настроены на одну волну. Шесть пар глаз уставились на меня. Вопросительно, доброжелательно, одобряюще, снисходительно.
– Девчонки, вы когда-нибудь долго работали в исключительно женском коллективе? – я решилась. Мне показалось, что если бы Лаппа верила в Бога, она бы перекрестилась – мол, миловал меня. Приблизительно такая же реакция была и у остальных. – А я – работала, – многозначительно закончила я. – И, смею вас заверить, теперь знания об отношениях женщин между собой у меня весьма обширные. Могу поделиться. У нас в учительской – вся правда жизни.
Девчонки – кто-то искренне, кто-то с недоумением – позволили мне заполучить рубрику «Лапушка и подруга». Те, кто сомневались, были не правы.
…До того как я попала в компанию несостоявшихся Маргарит (ну, за исключением, конечно, Лаппы, которая была Маргаритой от рождения), подруг у меня, по большому счету, не было. Не считая Наташки, разумеется. Но Натке, в силу наших родственных связей, я многое прощала из того, чего в жизни не простила бы подруге. А таковой, как я уже сказала, у меня не было. «Я ликвидировала всех подруг», – сказала в моем любимом фильме «Служебный роман» Мымра, она же мадам Калугина. Любимая мною не меньше, чем сам фильм.
Еще на ранних стадиях моих взаимоотношений с женщинами – сначала в детсаду, потом в школе и университете – я заметила, что мои душевные тайны в какой-то момент становятся достоянием общественности. Стоило мне поделиться чем-то сокровенным по большому секрету с предполагаемой подругой, как обладателем этой тайны оказывался неограниченный круг людей. Мои ночные страхи, моя слабость к высоким и сильным мужчинам, моя страсть к авантюрам, моя нелюбовь к… Словом, все то, что я со временем, наученная горьким опытом, стала доверять исключительно дневнику, однажды всплывало в самый неподходящий момент. Например, в присутствии высокого и сильного мужчины «подруга» невзначай упоминала о моих ночных страхах или слабостях, после чего мужчина начинал смотреть на меня совсем не так, как мне хотелось бы. А через некоторое время я замечала обоих – и подругу, и мужчину – в обществе друг друга, которое им (и это тоже было заметно) нравилось. Помню, у «лирического поэта советского времени» Эдуарда Асадова (как называют его в кроссвордах) были такие стихи:
В общем, мои отношения с женщинами складывались именно так. Вне зависимости от того, сколько лет было мне и моей подруге – три, шестнадцать или двадцать четыре. Исходя из этих соображений, мне, наверное, не следовало бы вести рубрику «Лапушка и подруга». И в то же время именно потому я считала себя вправе что-то советовать нашим потенциальным читательницам.
«Если вы с удивлением узнали, что сказанное по секрету одному только человеку – вашей подруге – вдруг стало известно кому-то третьему, а подруга клянется-божится, что молчала „как рыба об лед“,
