— К Званцевым…
Дверь приоткрылась через цепочку. В образовавшуюся щель Олег увидел лысоватого пузатого дядю-хомячка с бульдожьими брылями щек и аккуратным наливным животиком, выпиравшим из спортивного костюма «Сборная СССР».
Окинув Званцева презрительно-недовольным взглядом, пузан буркнул:
— Они тут не живут больше… Старуха померла недели три назад, я даже деньги на похороны давал, договаривался, чтобы в крематорий ее без очереди устроить… А сын ее еще раньше в Афганистане погиб…
Сказав, толстяк счел проблему исчерпанной и хотел было закрыть дверь, но сапог Олега не дал ему это сделать:
— Стой!… Не сын, а внук, внук, понимаешь?! Это я, живой, понимаешь, не погиб я!…
Отшатнувшись было в испуге, человек-бульдог, убедившись в том, что цепочка надежно закреплена, вновь приблизился к щели:
— Иди отсюда, солдат! Иди по-хорошему… Званцевы все умерли! И документы есть! А если тебе переночевать негде, приехал, понимаешь, к сослуживцу — это еще не причина в дверь ломиться… Утром иди в паспортный стол и разбирайся там, если интересно. А здесь не бузи! А то милицию вызову! Давай, давай, солдат, иди отсюда! У меня семья спит…
Воспользовавшись оторопью Олега, бульдог-хомяк выпихнул его сапог наружу и захлопнул дверь, Званцев какое-то время оцепенело смотрел на черную кожу обивки и слушал щелканье многочисленных замков. Потом он беспомощно покрутил головой, потоптался на лестничной площадке и, присев на ступеньки, спрятал лицо в ладони. Раскачиваясь, он тихонечко жалобно заскулил, словно маленький щенок, проглотивший живую осу, ужалившую его…
Раздавленный и сгорбленный, Званцев вышел из подъезда и закурил. Надо было как-то устраиваться на ночлег. Порывшись в карманах, он нашел «двушку» и направился к стоявшей недалеко от подъезда телефонной будке. Не хотел он вот так сразу звонить Сергею. По разным причинам — и из-за Афгана, и из- за того, что случилось в Москве между ним и Катей… Но выхода не было. Телефон, как ни странно, работал. Хрипло сглотнув монетку, он соединил Олега с квартирой Челищевых. Трубку взяла Марина Ильинична:
— Алло?
— Здравствуйте. Сергея можно?…
— Сережи нет дома, он будет позже. Перезвоните минут через сорок, я думаю, он будет. — Мама Сергея, похоже, не узнала Олега по голосу и равнодушно повесила трубку.
Олег пошел к дому напротив. Недалеко от подъезда Сергея в кустах стояла их секретная лавочка. На ней и расположился Званцев, решивший дождаться Сергея на улице. На небе вызвездило, холодный ветер выл в подворотнях и скрежетал в мерзлых обледеневших кустах.
Из подворотни вывалилась компания подвыпивших парней и девчонок. Все хохотали, что-то кричали и передавали друг другу бутылки с портвейном. Не доходя немного до кустов, укрывавших скамейку, компания остановилась и решила спеть хором:
Званцев, скорчившийся от холода на скамеечке, узнал в пьяноватой компании своих однокурсников — Сергея, Андрея Румянцева, Наташу Найчук и еще человек пять девушек и парней.
Последнюю строчку компания выкрикивала с рычанием «под Высоцкого» раз пять.
Потом кто-то крикнул «ура!», и все стали обниматься и целоваться.
— Стоп, стоп, стоп! — Олег узнал голос Челищева. — Что мы, как неприкаянные, толчемся посреди двора… Тут у меня секретная лавочка есть, сядем сейчас, попьем, попоем…
Компания стала обходить кусты. Сергей, обнимая Наташу за талию, шел впереди. Качавшийся невдалеке фонарь тусклым светом освещал всю компанию.
Увидев, что на лавочке кто-то сидит, компания остановилась, не дойдя до нее нескольких шагов.
— Ну во-от! — насмешливо протянул кто-то. — Куда ты денешься от защитников Отечества…
— Слышь, командир! — Челищев пьяно улыбнулся. — У нас тут праздник, мою помолвку обмываем… «Идем, идем — тут ты сидишь»… (Сергей спародировал Высоцкого, и девчонки хихикнули). Ты бы нашел себе другую лавочку, а, командир?!
Густая черная тень лежала на лице молча вставшего солдата. Взяв в руки «дипломат» и вещмешок, Олег отвернулся и пошел прочь вдоль дома. Сзади кто-то затянул нарочито плаксиво:
— »Я ухожу, — сказал парнишка ей сквозь грусть…»
Званцев дернулся, словно натолкнулся на что-то, и, ускорив шаги, скрылся в темноте проходного двора…
Что-то знакомое померещилось Челищеву в походке уходившего солдата. И он ударил ладонью по руке гитариста.
— Прекрати!
Андрей Румянцев, а играл на гитаре именно он, недоуменно пожал плечами:
— Не хочете! Как хочете!
Он грянул «От зари до зари», немедленно подхваченную всей компанией.
Сергей обернулся еще раз, но солдата во дворе уже не было, и через мгновение Челищев забыл о нем.
Олег шел куда глаза глядят. Постепенно спина его выпрямлялась, а лицо твердело. Шаги стали уверенными и быстрыми, Званцев торопился к метро, чтобы успеть к последней электричке, идущей с Витебского вокзала. Он ехал к сослуживцу, сержанту Григорию Быкову, заслужившему. своей невероятной холодной жестокостью в Афгане кличку Басмач. Басмач демобилизовался на полгода раньше Званцева. Перед отъездом он оставил адрес Олегу, сказав: «Чую, встретимся, бача, и не только чтобы хань сделать…» Званцев кивнул, чтобы не обидеть, но в душе был уверен, что никакого желания встречаться с Быковым в Союзе у него не возникнет… Вышло иначе.
Быков-Басмач встретил его как положено — обнял, не спрашивая, почему Званцев не дома — в первый-то вечер, повел сразу умыться и есть. Потом, после ужина, когда сели пыхнуть плана, в избытке оказавшегося у Быкова, Олег сам ему все рассказал. Почти все. Не рассказал ничего только о Москве и о Кате… Докурив косяк, Басмач хлопнул Олега по плечу:
— Не горюй, Адвокат… Прорвемся. У всех так или почти так, как у тебя. Мы тут на хуй никому не нужны, мы платили интернациональные долги Союза, а нам тут никто оказался не должен. Нам долги платить не хотят… Но когда долги не платят — их получают. Есть нормальные люди. Я тебя с ними сведу. Но это потом. А сейчас — отдыхай, бача… Путь у тебя был дальний.
