то подбирали прямо в море американские, английские и советские гражданские суда. Ходили слухи, что среди иностранцев самые большие потери понесли китайцы — их было в Адене очень много, они в основном строили здания разных министерств. Как-то так получилось, что, когда все они ринулись на пляж Арусат эль-Бахр (кто-то пустил слух, что оттуда начнется эвакуация), по ним с трех сторон ударили пулеметы… Говорили, что весь пляж был завален трупами китайцев…
А фаттаховцы стреляли, резали и вешали насеровцев точно так же, как до этого насеровцы фаттаховцев. Потом, 10 сентября, установилось перемирие, и бывший президент Али Насер Мухаммед пообещал покинуть город и страну, если ему будет гарантирован свободный коридор. Коридор Насер получил, и утром 11-го колонна его сторонников — около восьмидесяти тысяч человек — вышла из Адена в направлении Северного Йемена. Когда колонна достаточно отошла от города, ей вслед были посланы уцелевшие вертолеты и штурмовики, которые отработали по насеровцам весь оставшийся у них боезапас. Но самому Насеру все-таки удалось уйти по одним источникам — в Эфиопию, по другим — в Северный Йемен… Днем 11-го в городе начали собирать трупы и хоронить их в братских могилах. Точную цифру погибших не мог назвать никто, но по примерным подсчетам за неделю уличных боев в городе было убито от тринадцати до пятнадцати тысяч человек…
Илья все говорил и говорил, Андрей слушал жуткий рассказ и думал о том, что он, возможно, не успел еще увидеть в Адене самого страшного.
— А какое сегодня число? — спросил Обнорский.
— Тринадцатое сентября. Насеровцы ушли на Север — значит, наступила осень. Народная йеменская примета, — неуклюже попытался пошутить Новоселов, но улыбка у него получилась какая-то совсем не веселая. Скорее даже жуткая вышла улыбочка.
Андрей прикинул в уме — получалось, что в полном беспамятстве он провел трое суток.
— Наших много погибло?
— Да… как сказать, — пожал плечами Илья. — Никто же толком ничего не знает. Начальство, может, и в курсе, но общие цифры погибших среди советских, наверное, засекречены… У нас, из Тарика, значит, кто погиб… Назрулло, Лешка Толмачев — его в Хур-Максаре только позавчера обнаружили совсем раздувшегося… Царькова убили — причем его, говорят, в самом-самом начале, чуть ли не в первый день… Хабиры из Бадера его нашли, а чего он туда поперся и кто его грохнул — непонятно. В том месте, где он лежал, говорят, и особой стрельбы-то не было…
Обнорский вспомнил, как вечером 5 сентября, вернувшись в Тарик после разговора с Сандибадом в «Самеде», он оставил Царькову срочный вызов на встречу — комитетчик не появился ни ночью, ни утром 6- го… Вполне возможно, что Царькова убили еще до начала переворота. И необязательно арабы… Озвучивать свои мысли Андрей не стал, а Новоселов продолжал рассказывать:
— Громов твой жив, кстати, только вчера его на корабль отправили… Из Бадера, говорят, трое хабиров погибли и одна женщина. В Салах-эд-Дине вроде все живы… У геологов и мелиораторов, кажется, были большие потери, но это только слухи… А раненых — до жопы… Про Кукаринцева слышал? Его недалеко от посольства нашли с двумя дырками в животе и одной в груди… До эвакуации он дотянул, но Самойлов говорил, что с ним безнадега — позвоночник задет, еще что-то… Говорят, его Грицалюк к Главному посылал — с темой насчет Фаттаха… Тебя тоже хотели сначала на корабль, а потом врачи сказали, что все в порядке, через неделю танцевать будешь, ну и решили пока оставить. Наши уже все, кто уцелел, в Тарик вернулись — ну, кроме баб и ребятишек, тех всех в Союз… Обустраиваемся помаленьку, плохо, что воды нет и света… Ладно, Андрюха, давай поправляйся… Вроде сейчас уже все успокаивается потихоньку…
Андрея выписали из госпиталя через две недели — молодой организм восстанавливался довольно быстро, хуже дело обстояло с психикой — по ночам Обнорского мучили такие кошмары, что он боялся засыпать.
Официально срок его стажировки заканчивался в конце сентября (стажеров-студентов откомандировывали в развивающиеся страны не на полный год, а на 11 месяцев), но поскольку в Седьмой бригаде с его отъездом совсем не осталось бы «советского присутствия», Андрея решили задержать в Адене до 10 октября, когда из отпуска должен был вернуться Дорошенко. Обнорский отнесся к этому решению безразлично, он даже немного боялся возвращения в Союз, а приходящие с родины письма читал через силу и без всякого интереса… В бригаде работы для него никакой не было, и Андрей откровенно валял дурака — ездил со своим шофером на море и часами смотрел на волны…
В Адене понемногу расчищали улицы от развалин, находя все новых и новых мертвецов, и казалось, эта работа никогда не кончится, потому что даже через три недели после окончания боев в разных районах города явственно пахло еще не найденными под завалами разлагавшимися трупами…
В мире на события в столице Южного Йемена отреагировали довольно вяло, а в Союзе и вовсе никакой информации об Аденской резне народу не поступило — лишь крохотная заметка в «Правде» о смене политического руководства в НДРЙ… (Когда в Аден, как обычно, с трехнедельным опозданием пришли газеты из Москвы, Илья обнаружил в «Известиях» от 7 сентября статью на подвал, которая называлась «Абьянская новь» и в которой рассказывалось, как феллахи и бедуины с помощью советских тракторов переустраивают быт и земледелие в провинции Абьян — естественно, под руководством Йеменской социалистической партии и лично товарища Али Насера Мухаммеда. В редакции, надо полагать, не знали, что в этот день абьянские феллахи и бедуины уже вовсю крошили людей в Адене — кстати, под руководством «верного марксиста-ленинца» товарища Али Насера.)
Новым президентом НДРЙ стал другой «верный марксист-ленинец», имени которого Обнорский раньше не слышал. Про этого «марксиста» рассказывали, что он еще в 1969 году участвовал в экспедициях по поголовному вырезанию некоторых йеменских племен с целью кардинального решения вопросов, связанных с кровной местью, — чтобы мстить было некому. Этот парень был явно предан великому Советскому Союзу и любил его всей душой, неоднократно бывал там и даже дважды лечился в московской Кремлевке от алкоголизма…
С полковником Грицалюком Андрей больше не увиделся, потому что грушника отозвали в Москву еще до того, как Обнорского выписали из госпиталя. О дальнейшей судьбе полковника Андрей узнал только через много лет и уже совсем в другой стране…
За несколько дней до возвращения в Союз Ильи и Андрея (они улетали вместе, потому что Новоселова тоже немного притормозили) в Аден пришел длинный список награжденных и поощренных за сентябрьские события. Генерал Сорокин получил орден Боевого Красного Знамени, замполит Кузнецов и финансист Рукохватов — ордена Красной Звезды, референту Пахоменко и еще троим хабирам достались «шерифы» третьей степени (»Шерифами» называли ордена «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР».), а еще десяти офицерам — медали и грамоты Министерства обороны. Погибшие шли отдельным списком — им всем посмертно дали по Красной Звезде. Илью и Андрея Родина, кстати, тоже не забыла — обоим приказом министра обороны было досрочно присвоено воинское звание «лейтенант». Гражданского Обнорского, которому еще предстояло доучиваться в университете, это особенно тронуло. Впрочем, они получили еще и по йеменской медали «За храбрость». Медали эти были очень похожи на советские, потому что делались на Монетном дворе в Ленинграде.
Всю ночь перед отлетом ребята не спали — упаковывали вещи, принимали приходивших прощаться гостей и мечтали о том, как они заживут в Союзе…
Провожать Андрея и встречать Семеныча (он прилетал тем же самолетом, которым улетали Обнорский с Новоселовым) на площадь перед аэропортом явилась вся Седьмая бригада в полном составе, во главе с комбригом Садыком, который стал подполковником. Семеныч, прилетевший без жены, ни о чем, что происходило в Адене за время его отпуска, практически не имел представления. Все то время, что оставалось у Обнорского до посадки, он слушал Андрея, приоткрыв рот в горестном изумлении и ошеломленно качая головой.
Перед тем как войти в здание аэропорта, Андрей в последний раз оглянулся — на площади в коротком строю стояли, отдавая ему честь, тридцать два человека в серо-зеленой пятнистой форме кубинского производства. Это было все, что осталось от восьмисот пятидесяти трех солдат и офицеров Седьмой парашютно-десантной бригады йеменского спецназа…
