«концессии». Да вы ее, мне кажется, хорошо знаете, Андрей Викторович… Вот Екатерина Званцева и Рахиль Даллет посовещались, подумали и приняли решение о предоставлении недельного отпуска концессионеру Обнорскому — большинством голосов это решение было утверждено… А потом — заодно, так сказать — назначили еще и гендиректором предприятия Званцеву Екатерину Дмитриевну, с упразднением этой должности по истечении периода временной нетрудоспособности Обнорского Андрея Викторовича… Я доступно излагаю?
— Вполне, — глубокомысленно кивнул Андрей. — Стало быть ты у нас — наподобие двуликого Януса: ты и Катя, ты и Рахиль — «генеральный спонсор»… На денежки намекаешь… Мол, кто спонсирует, тот и музыку заказывает… Это же — звериный закон капитализма!
— А ты как хотел? — удивилась Катя. — Социализма в нашей «концессии» не будет, это уж извините… Какие-нибудь существенные возражения имеются?
— Имеются! — Андрей выкинул окурок сигареты в окно и повернулся всем корпусом к Званцевой- Даллет. — Ты у нас двуликая, но ведь и я — тоже… Мне кажется, что помимо концессионера Обнорского есть еще и концессионер Серегин… А значит, и голосов — не три, а четыре… Согласна?
— Нет, — спокойно ответила Катя. — Можете жаловаться. Лучше — в ООН или ЮНЕСКО. Там рассмотрят и помогут — сочувствием и международной поддержкой.
— Да это же бандитизм! — возмутился Серегин, и Катя с ним легко согласилась.
— Естественно… Я же говорю — можете жаловаться…
Искоса глянув на растерянное лицо Обнорского, Катерина не выдержала, повернула руль вправо, выехала на обочину и затормозила, а потом, отстегнув ремень безопасности, в одно движение запрыгнула к Андрею на колени и начала его целовать, шепча при этом:
— Ну, не спорь, Андрюшенька, не спорь… Ты же должен хоть немного отдохнуть… Ладно? Ну, ради меня… И Новый год наступает, потом — Рождество… Ну, пожалуйста, сделай мне подарок… Я тоже ведь не железная… Знаешь, как я тебя ждала…
Ну, как в такой ситуации Серегин мог упираться дальше? Тем более, что Катя, действительно, говорила разумные вещи — даже машинам нужен отдых, а Обнорский был всего-навсего человеком… Андрей крепко обнял Катерину, зарылся носом в ее волосы и пробормотал:
— Никакая ты не Катя и даже не Рахиль… Ты — лиса Алиса из сказки про Буратино, — такая же хитрая… Катюшка… Я… Я тоже очень ждал… Катя…
Они целовались настолько исступленно, что даже не заметили, как к их «СААБу» подъехала полицейская машина — шведские стражи порядка неторопливо «изучили обстановку» внутри замершего на обочине автомобиля, потом «оценили» ее и «приняли решение» — переглянувшись, полицейские рассмеялись и поехали дальше по своим делам.
Обратно на водительское кресло Катя перелезла лишь минут через пятнадцать — дрожащими пальцами она достала из пачки длинную ментоловую сигарету, прикурила, сделала несколько жадных затяжек и, покачав головой, выдохнула:
— Матерь Божья, помоги до дома без аварии доехать…
— Присоединяюсь! — поддержал ее просьбу растерзанный Обнорский, обессилено лежавший в пассажирском кресле.
Наверное, Непорочная Дева услышала их — до Стокгольма они добрались без приключений. Катя ехала со средней скоростью девяносто километров в час, позволяя себя обгонять всем подряд. Она попросила Андрея рассказать о последних питерских новостях — и Серегин начал ее добросовестно информировать. Правда, новости, излагаемые им, имели весьма специфический оттенок — Обнорский, сам того не замечая, все время сворачивал на «криминальную» тему: когда кого «загасили», где кого задержали, какие перестановки пошли в правоохранительных структурах и городских группировках… Даже если начинал Серегин «за здравие», то заканчивал все равно «за упокой». Скажем, принимался рассказывать об открывшейся новой выставке в Русском музее — и тут же переключался на дело о попытке подмены подлинников рисунков Филонова, Маковского и Репина на копии… Катерина ничего не говорила — лишь качала головой и грустно улыбалась.
По мере приближения к Стокгольму, бормотание Обнорского становилось все глуше и глуше, а потом оборвалось вовсе — Катя посмотрела на Андрея и поняла, что он спит, привалившись лохматой головой к окну в дверце. Это была нормальная, естественная реакция человека, переместившегося из нервной и напряженной обстановки в спокойную и безопасную среду…
Подъехав к своему дому, Катерина долго не решалась разбудить Обнорского — так сладко он спал, таким по-детски беззащитным выглядело его лицо, с которого словно стекли преждевременные морщины и угрюмые складки… Катя подперла щеку кулачком и смотрела на Серегина до тех пор, пока вдруг не почувствовала, как у нее почему-то перехватывает дыхание, а к глазам подступают совершенно неожиданные слезы… Катерина запрокинула голову назад, не давая слезам пролиться, несколько раз глубоко вздохнула, успокоилась и только после этого осторожно погладила Обнорского пальцами по небритой щеке:
— Андрей… Андрюша… Просыпайся — домой приехали…
Серегин завозился в кресле, словно медвежонок, нахмурился, не открывая глаз, и недовольно пробормотал что-то маловразумительное:
— Ну… слушай… хватит… сейчас… мне… минуточку…
Катя засмеялась и легонько потянула Обнорского за мочку уха:
— Вставай, соня, Новый год проспишь!
Серегин сердито фыркнул, попытался закрыться от внешних раздражителей воротником куртки и снова что-то забубнил. У Кати вдруг екнуло сердце, она почему-то испугалась, что вот сейчас, в полусне, Андрей возьмет и произнесет какое-нибудь чужое женское имя… Дело-то в общем — житейское, у Обнорского наверняка были женщины, с которыми он жил намного дольше, чем с Катей, и эти дамы наверняка не вычеркнулись в одночасье из подсознания. Все это Катерина понимала и сама, и тем не менее, почувствовала, что, если Андрей вдруг буркнет «Оля» или «Маша», или «Зина», случится что-то страшное, что-то совсем ужасное и кошмарное. Однако, когда Катя наклонилась к Обнорскому поближе, она расслышала, что именно он бормочет:
— Кать, ну совесть-то… поспать-то… Кать, ну я же…
Обнорский даже не понял, что этим своим бормотанием он уже преподнес ей самый лучший новогодний подарок — она вроде как «загадала» — и выиграла.
В Катерину будто новые силы влились — она крепко ухватила Серегина за лацканы куртки, развернула лицом к себе и подарила ему такой нежный поцелуй, что Андрей просто не смог не проснуться окончательно… Кстати, проснувшись, он мигом сориентировался, прижал Катерину к себе так, что у нее косточки хрустнули, и вернул поцелуй — причем, с процентами… Катя, впрочем, очень быстро начала деловито вырываться из его рук:
— Все-все-все, пошли наверх, а то соседи смотрят…
— А что ж, соседи — не люди, что ли? — удивился Андрей. — Тем более, они шведы — самые большие сексуальные хулиганы… «Шведскую тройку» кто придумал? Вот то-то… А ты говоришь — соседи…
Катя засмеялась и выскочила из машины, выбрался на морозный воздух и разомлевший со сна Серегин — он потянулся с наслаждением, посмотрел на Катерину и вдруг сказал проникновенно и почти серьезно:
— Боже ж ты мой — каждый раз бы меня так будили, кайф-то какой! Знаешь, Катюша, я где-то вычитал интересное определение — что такое счастье…
— Ну, и что же это такое? — поинтересовалась Катя, запирая «СААБ».
Обнорский поднял указательный палец вверх и с важным видом произнес формулировку:
— Счастье — это, когда, просыпаясь, мужик видит рядом счастливое лицо любимой женщины…
Катя от неожиданности сначала вся сжалась, потом лицо ее вспыхнуло, и она бросилась к подъезду — очень быстро, так, чтобы Андрей не разглядел ее глаза… Обнорский никогда ей не говорил ничего о своих чувствах — наверное, считал, что это как бы и ни к чему… Не баловал он Катерину и ласково-нежными словами — хотя был и ласковым, и нежным… Вроде бы неглупый парень, он иногда не понимал самых простых вещей: каждая женщина «любит ушами» — каждая, даже самая серьезная, строгая и деловая на
