– Не думаю.
В глубине души водитель был недоволен тем, что знал так мало. Его самолюбие было уязвлено, так как ему хотелось быть в курсе всего, что здесь происходило.
– Посетители отправляются после того, как в доме зажигается свет. Иногда свет так и не загорается, и тогда они уезжают, не поднимаясь в дом.
– Действительно, это весьма странно, – заметил Судзуки.
– Некоторые утверждают, что владелец спускается с гор, – пояснил торговец. – Должно быть, он живет где-то по другую сторону горы.
– В Италии?
– Кое-кто так думает.
Дальнейший разговор был полон недомолвок: кто говорит граница, подразумевает торговлю контрабандой.
– Я остановлю здесь, – сказал бакалейщик. – Матильда II выше не поднимается.
– Матильда II? – удивился Судзуки. – Это ваша вторая машина?
– Нет, первая. Матильдой I был мой мул, самка. В нашей семье по традиции всех женщин называют Матильдами.
Судзуки вышел из машины, не пытаясь разгадать связь между мулом и автомобилем. Бакалейщик решительно отказался взять деньги за оказанную им услугу.
– Желаю удачи, – крикнул он, пустив галопом Матильду II по козьей тропе.
Подняв голову, Судзуки увидел крышу дома, вырисовывающуюся на лазурном фоне. Каменный фундамент был поднят на сваях. Настоящее орлиное гнездо. Чтобы добраться до него, нужно было подняться по дороге, выдолбленной в скале, а затем по высеченным ступенькам лестницы.
Поднявшийся наверх попадал на террасу, свисавшую над долиной с серебряными соснами, которые, казалось, были нарисованы детской рукой.
Вблизи дом был вполне приличным. От двери по обе стороны расходились деревянные лестницы. В двери, служившей главным входом, а раньше, по-видимому, входом в загон для коз, было вырублено оконце, занавешенное легкой и пыльной шторой.
По мере того как Судзуки поднимался по тонким ступеням, у него все больше кружилась голова. Он ощущал необыкновенную легкость, как птица, готовая взлететь. От внезапного сильного порыва ветра он едва не потерял равновесие. Через отверстие на площадке верхнего этажа он видел бездонную пропасть.
Вдруг послышался скрип открывающейся двери. От неожиданности он вздрогнул. До него донесся запах сырости и плесени.
– Входите же, господин Судзуки, – произнес слащавый голос откуда-то сверху. Акцент показался ему знакомым.
Глава 11
Японец прошел мимо окна с открытыми ставнями, в котором только что загорелся яркий свет. Он вошел в приоткрытую дверь и очутился в гостиной с плетеной мебелью. Вид ее был явно не жилой. Желтые полосы на облупленном потолке свидетельствовали о сырости.
Напротив входа возвышался огромный письменный стол, что чрезвычайно поразило Судзуки. Он был готов ко всему, кроме этого. За столом, в том месте, где он ожидал увидеть своего собеседника, он увидел свое собственное отражение. На столе было установлено большое зеркало, как раз напротив кресел для посетителей.
Заглянуть же за зеркало не представлялось возможным, так как оно являлось одновременно передней стенкой стеклянной клетки, встроенной в стену. Что находилось внутри клетки – или прохода? – было скрыто от глаз занавеской, укрепленной на металлическом шарнире. Таким образом, можно было подойти к столу из глубины комнаты и выйти тем же путем, не показываясь на глаза посетителям.
Лицо японца выражало разочарование. Он услышал ироничный голос своего собеседника.
– Разочарованы? Обижены? Не стоит обращать внимания на эти пустяки, в то время как нам предстоит обсудить серьезные вещи.
Судзуки подумал, что времени на все может не хватить, так как силы полицейских разворачивались для схватки и дом вскоре должен был быть окружен. Тиски сжимались.
Судзуки раздражало, что его собеседник мог спокойно его разглядывать, оставаясь невидимым сам. Едва уловимым жестом левой руки он нащупал свой херсталь. В ту же секунду прозвучал насмешливый голос:
– Не стоит рассчитывать на пистолет, так как стекла клетки пуленепробиваемы. Простите мою осторожность, но, когда мы станем друзьями – чего я всем сердцем желаю, – нас не будет больше разделять эта клетка. Стекло с одной стороны прозрачно, а с другой – представляет собой зеркало. Надеюсь, что в ближайшее время мы закрепим нашу дружбу поднятием другого стекла.
Эта шутка сопровождалась чем-то вроде ржания. Голос его собеседника доносился изнутри герметичной клетки, и Судзуки мог слышать его благодаря громкоговорителю. Это объясняло искажение тембра и помехи.
Сидя со скрещенными руками под софитом прожекторов, укрепленных на потолке и ослепляющих его своим ярким светом, японец закрыл глаза и решил не нарушать молчания, которое он хранил с начала этой странной встречи. Он умел придать своему лицу жесткое и бесстрастное выражение, характерное для масок театра Но.
Его собеседник напрасно терял время, если рассчитывал прочесть что-либо на его лице, не более выразительном, чем лицо мумии.
