заставляли власти чаще обращаться к своим корням. Личность Хорти, ставшая символической для своего времени, вполне отражала эту противоречивую двойственность. Адмирал Миклош Хорти – отпрыск мелкопоместных кальвинистов из восточной части Венгрии, не наделенный особой силой воображения, вообще не интересовался политикой вплоть до лета 1919 г. Ему было уже за пятьдесят, когда он временно оказался у руля антипарламентского движения христиан (т. е. не-евреев) из среднего класса. Все остальные лидеры движения, как и он, привлеченные эффективностью авторитарных методов управления, принадлежали к более молодому поколению. Именно эти его связи, склонности и взгляды сделали Хорти достойным соратником Гитлера, хотя лично он никогда не был свободен от сомнений и колебаний на этот счет, ибо обладал чисто консервативным, традиционным складом ума. Западные союзники, очевидно, проявили свою оптимистическую наивность и малую осведомленность, а возможно, даже и цинизм, когда осенью 1919 г. предпочли увидеть в Хорти решительного воина, который сначала наведет в стране порядок, а затем отдаст власть парламентскому правительству. Поначалу все вроде бы так и получалось, хотя по ходу дела приходилось прибегать к внешнему давлению и мириться с издержками. Постепенно старая феодальная и капиталистическая элита вновь вернулась на политическую сцену, отодвинув в сторону крайне правых вплоть до начала 1930-х гг., когда доминирование в бассейне Дуная от победителей в Первой мировой войне перешло к нацистской Германии и фашистской Италии.
В реставрации, несомненно, заинтересована была только элита старой империи, но это не касалось новой политической системы, со- /448/ зданной под давлением внешних обстоятельств и внутренних социально-экономических проблем и характеризующей эпоху Хорти в истории страны. Система эта в некотором смысле была более демократична, имела расширенную избирательную базу и представителей крестьянских и рабочих партий в парламенте, но при этом стала менее либеральной, а общественная жизнь оказалась под усиленным полицейским контролем и жестким надзором цензуры. Антисемитизм, то усиливаясь, то несколько ослабевая, стал частью официальной политики властей. К тому же надо иметь в виду, что Хорти не был единственным архитектором послевоенного государственного устройства. Известно мнение, что не меньшая, если не большая роль здесь принадлежит двум его премьер-министрам, руководившим кабинетом в 1920-х гг., – графу Палу Телеки и особенно графу Иштвану Бетлену. Оба они являлись выходцами из старинных трансильванских родов, оба искренне восхищались достижениями либерализма после 1867 г. Однако послевоенные события привели их к выводу, что либерализмом тоже следует управлять. По их представлениям, Центральная и Восточная Европа, включая Венгрию, еще не созрела для демократизации ее парламентской системы, которую они, тем не менее, рассматривали в качестве единственно приемлемой формы правления. Поэтому и Телеки, и Бетлен ратовали за «консервативную демократию» под эгидой аристократии и землевладельческой знати как политическую систему, соответствующую условиям региона в демократические времена. Они противостояли любым попыткам как расширить, так и ограничить либеральные права, освященные парламентаризмом эпохи дуалистической монархии. Либеральная демократия представлялась им чисто механическим действием принципа большинства, подрывающим политическую ответственность граждан и стабильность общества. Они отвергали коммунизм и с подозрением относились к социал-демократии из-за ее покушения на частную собственность. Наконец, они сражались против праворадикальных и фашистских течений в лице Дьюлы Гёмбёша и других «защитников расы», заявлявших, что парламентаризм изжил себя и его должно заменить авторитарное правление, которое облегчит перераспределение экономических функций за счет еврейской буржуазии в пользу венгерских христиан из средних классов.
Подобные приоритеты явным образом влияли на процесс политической консолидации и возврата Венгрии к господству права после подписания Трианонского мирного договора. Назначение 19 июля 1920 г. многоуважаемого Телеки главой кабинета министров, куда во- /449/ шло также немало других выдающихся личностей, завершило период переходных правительств и послужило сигналом для старой элиты после стольких месяцев выжидания вернуться в политику. Это был этап искусного политического лавирования и балансирования, в чем настоящим мастером оказался Бетлен. Была объявлена амнистия для всех заключенных, осужденных за революционную деятельность на срок не более пяти лет. Лица, уличенные в зверствах «белого террора», вообще получили прощение. Правительство предприняло энергичные меры, чтобы разогнать как правых, так и левых экстремистов. Оно покончило с бесчинствами офицерских «особых отрядов», запретив некоторые из них и арестовав нескольких деятелей, через какое-то время, правда, нашедших себя на государственной и административной работе. Принятый в 1921 г. закон о поддержании порядка в государстве и обществе в основном был направлен против коммунистов, однако время от времени срабатывал также в борьбе с правыми радикалами: будущие диктаторы Венгрии, облаченные в разные политические цвета, Матьяш Ракоши в 1925 г. и Ференц Салаши в конце 1930-х гг. получили сроки тюремного заключения именно на основании этого закона. Он не давал возможности бывшим вождям Венгерской Советской республики поддерживать деятельность подпольной организации, которой они руководили сначала из Вены, а затем из Москвы. Масштаб активности организаций рабочего класса, насчитывавшего в своих рядах около четверти населения страны, систематически сужался, пока не остались только официальные партийные организации, финансировавшиеся из бюджета и не имевшие сколь-либо широкой опоры в массах. Тем временем Хорти создал «Орден героев», т. е. особо почетную организацию для тех, кто доказал свою приверженность христианским и национальным ценностям (а также личную преданность регенту) и отличился в боях против революции.
Чтобы хоть немного снять напряжение, порождаемое аномалиями в системе земельной собственности, и несколько ослабить политический вес Партии мелких сельских хозяев, правительство Телеки в декабре 1920 г. предложило проект земельной реформы. Около 425 тыс. семей, главным образом безземельных батраков, получили земельные наделы, не превышавшие 5 акров, а в среднем – по 3 акра на семью. Эта мера, затрагивавшая всего 8,5 % пахотных площадей, была бледной копией реформы, предпринимавшейся Каройи или проведенной в соседних государствах (которые, разумеется, могли себе это позволить и щедрой рукой раздавали поместья, прежде принадлежавшие австрийским и венгерским магнатам). /450/
Однако земельная реформа все же достигла основной своей цели: играя на чувстве гордости или, вернее, на иллюзии обладания собственностью, она расширила социальный состав той части населения, которая поддерживала режим, несмотря на то, что высокие ставки выкупа за землю очень скоро заставили многих облагодетельствованных реформой отказаться от своих новых владений. Впрочем, никаких серьезных изменений в самой социальной структуре общества реформа не вызвала: она просто увеличила число владельцев карликовых наделов, оставив почти половину крестьян (более 20 % от всего населения страны) без земли, что вынуждало их работать на других и отодвигало в сторону от процессов модернизации и улучшения быта, очень медленно происходивших в среде более обеспеченного сельского люда, постепенно привыкавшего к электричеству, медицинскому обслуживанию и веяниям моды. Батраки продолжали ютиться по нескольку семей (вместе со своими животными) в одном доме, их дети пили молоко не чаще раза в месяц и вообще не ели масла, их не касалась система обязательного страхования. Именно в их среде свирепствовал туберкулез, от которого в межвоенный период умирало по 10 тыс. человек в год. Их участь более не облегчалась ни масштабными общественными работами, прежде организовывавшимися правительством Австро-Венгрии, ни эмиграцией в Новый Свет, которая теперь очень жестко ограничивалась самими Соединенными Штатами.
С другой стороны, земельная реформа оставила около 30 % всех сельхозугодий страны в руках менее 400 магнатов, каждый из которых имел свыше 1,5 тыс. акров. Земли, распределенные между крестьянством в 1921 г., примерно равнялись земельной собственности католической церкви или пяти поместьям Эстерхази. Это означало, что экономический приоритет землевладельцев, их нравы и образ жизни на широкую ногу по-прежнему, как и во времена дуалистической монархии, оставались в эпоху хортизма характернейшей чертой жизни страны. Впрочем, очень многие дворяне после Трианона уже не могли позволить себе показного блеска «счастливого времени мира». Классовая элитарность аристократии проявлялась не только в поспешности, с которой юные леди из благородных семейств покидали благотворительные мероприятия, когда начинались танцы, опасаясь получить приглашение от каких-то «темных личностей», не только в очень узком кругу общения, но и в консервативном презрении к правому радикализму как политическому течению, приличествующему разве что «унтер-офицерам и домохозяйкам». Утонченность, манерность и высокомерие аристократов, равно как и традиционно гуманистичес- /451/ кое воспитание, делали их невосприимчивыми к ультраправому радикализму.
