материальной нищете и бездуховности жизни в венгерских селах и подводя высшие классы к осознанию неизбежности перемен. Некоторые из этих писателей, прежде всего, Ласло Немет, были идео- /466/ логами «третьего пути», считавшими, что Венгрии следует избрать нечто среднее между Востоком и Западом, т. е. между советской системой и буржуазным индивидуализмом. Другие, подобно Имре Ковачу и Иштвану Бибо, поддерживали прочные связи с буржуазной демократией, тогда как Геза Фейа, Дьюла Ийеш, Ференц Эрдеи и Петер Вереш явно симпатизировали социализму. Были среди «народных писателей» и придерживавшиеся крайне правых убеждений. Всех их объединяло стремление улучшить жизнь беднейших крестьян (путем распределения между ними земли), и ради достижения этой цели они обнаруживали готовность сотрудничать как с левыми, так и с правыми экстремистами. Такая позиция, наряду с акцентированием деревенских истоков венгерской нации и соответственно воспеванием всего «венгерского», неизбежно содержавшее расистский подтекст, обусловила полемическое столкновение «народных писателей» с демократически и космополитически настроенными «городскими» интеллигентами преимущественно еврейского происхождения, наиболее яркими личностями среди которых были Пал Игнотус, Бела Жолт и Ференц Фейтё. Столкновение это стало симптомом более глубокого раскола среди сторонников прогресса. Противоречивость процессов модернизации страны имела следствием искривление ее социальных и политических структур, с которым не удалось справиться при коммунистах с их методами насильственного нивелирования культуры и которое продолжало раскалывать ряды интеллигенции в период перехода страны к демократии.
Музыка и изобразительные искусства, менее тесно, чем литература, связанные с течениями общественной мысли, просто сохраняли высокий художественный уровень, достигнутый в Венгрии на рубеже веков. Хубаи и Дохнани оставались официально признанными авторитетами в музыке, но и творчество Бартока и Кодая теперь тоже принималось с меньшими оговорками (хотя первый в 1940 г. эмигрировал в знак протеста против антисемитского законодательства). Оба они находились в расцвете творческих сил, оба завоевали мировую известность и имели немало талантливых учеников и последователей, среди которых были Лео Вейнер и Лайош Бардош, но в музыкальных предпочтениях они все более очевидно расходились: Кодай еще теснее связал себя с фольклорной традицией («Псалмус хунгарикус», «Будаварский Те Deum»), тогда как Барток более был увлечен идеей сочетания фольклора с современной и с древней, примитивной музыкой («Кантата профана», «Музыка для струнных, ударных и челесты»). Стремление обоих открыть «чистый источник» музыки привел к моде на фольклор /467/ и изучение народных песен – особенно в среде интеллигенции сельского происхождения, – хотя это нисколько не уменьшило популярности «цыганской» музыки. Продолжали работать и классики будапештской оперетты Легар, Кальман и Хуска, хотя лучшие их произведения были созданы до войны. Благодаря радио и граммофону появились и в 1920-х гг. стали популярными, к великому раздражению ретроградов, джаз и другие виды танцевальной музыки.
В изобразительных искусствах также наблюдался почти непреодолимый раскол между традиционалистскими течениями, представленными в основном архитектурой необарокко, националистическим академизмом и бесчисленным множеством героических монументов и скульптур ирредентистского содержания, с одной стороны, и более прогрессивными направлениями, с другой. В числе последних, прежде всего, выделяется постимпрессионизм в традициях надьбанской школы, развиваемых, помимо Риппл-Ронаи, также в работах Белы Цобеля, Иштвана Сени и Йожефа Эгри; эстетика группы альфёльдских художников имела много общего с художественным миром «народных писателей»; авангардистское направление представляли разные группы и отдельные художники, многие из которых были связаны с пролетарским движением и эмигрировали после событий 1919 г., как, например, Ласло Мохой- Надь, некоторое время работавший в школе «Баухауз», а затем прославившийся в Соединенных Штатах, или Бела Уитц, переехавший в Москву. Среди оставшихся в Венгрии самыми крупными художниками этого направления были Лайош Кашшак, к тому же весьма известный как поэт и романист, и очень оригинальный живописец, испытавший влияние кубизма, – Дьюла Деркович.
Что касается организации досуга и отдыха граждан, то страна в межвоенный период достигла в этом существенного разнообразия, развлекательные мероприятия стали доступны значительно большему, чем когда-либо прежде, количеству людей. Будапешт обрел широкую известность как один из центров ночной жизни, хотя широкие массы к ней, безусловно, не имели никакого отношения. Другое дело кинематограф, который в 1930-х гг. совершил подлинный прорыв. Расходы венгров на билеты в кино в это время уравнялись с их тратами на газеты, журналы и книги вместе взятые, включая желтую прессу и откровенную макулатуру. К концу Второй мировой войны в кинотеатрах страны, которых было уже около 900, демонстрировалось более 2 тыс. фильмов, в основном иностранного (половина из них – американского) производства. Собственная же венгерская кинопромышленность в 1920-х гг. переживала упадок из-за того, что большин- /468/ ство лучших кинорежиссеров покинули страну, а конкуренция иностранных фирм была очень сильной. Однако вскоре дела пошли лучше, и венгерская киноиндустрия достигла такого уровня, о каком ни одна другая страна в регионе не могла и мечтать, чему в значительной степени способствовали появление звукового кино, сразу воздвигнувшего языковой барьер перед иностранными конкурентами, и протекционистская политика государства. Подавляющее большинство созданных в этот период венгерских кинолент были комедиями в голливудском стиле, мелодрамы и любовные истории с хеппи-эндом. Несмотря на отсутствие в них интеллектуальной глубины, многие были сделаны на высоком профессиональном уровне, к тому же отражали социальные представления, нравы и идеалы своего времени. Главных героев – в основном мужчин и женщин из дворянского круга или среднего класса, а иногда и представителей
В межвоенное время не только кино, но и спорт приблизился к широким массам, продолжив этим тенденцию, проявившуюся на рубеже веков. Такие «аристократические» виды спорта, как теннис, фехтование, гонки на яхтах, оставались занятиями для избранных, но плавание, легкая и тяжелая атлетика, футбол уже были доступны практически каждому, особенно если учесть, как быстро тогда строились новые спортивные сооружения и улучшалось их качество. В 1930-х гг. более 100 тыс. венгров принимали участие в спортивных соревнованиях, и по многим видам спорта страна часто имела своих чемпионов. Венгерские власти осознавали, сколь велико значение спортивных достижений для прославления нации, и оказывали спорту существенную поддержку. Случалось, спорт даже становился предметом политических спекуляций в совершенно неожиданном ракурсе. Соперничество между двумя самыми престижными спортивными обществами Будапешта – спортивным клубом «Ференцварош» и Венгерским спортивным клубом (МТК) – отражало политическую вражду между мелкой буржуазией и деклассированными элементами, болевшими за «Ференцварош», и солидной, материально обеспеченной публикой, в основном еврейского происхождения, отдававшей предпочтение его конкуренту. Вообще говоря, спортивные команды и общества часто становились ширмой, за которой действовали запрещенные организации рабочего класса, во время дол- /469/ гих поездок на соревнования проводившие незаконные политические дискуссии.
Материально обеспеченный средний класс давно уже оценил обретенную возможность вырываться из каменных джунглей на лоно природы. Регулярные поездки в санатории и на курорты – внутри страны и за рубежом – прежде были роскошью, доступной примерно 100 тыс. или, может, 150 тыс. человек, но к началу 1930-х гг. число отдыхающих во время отпусков увеличилось примерно в десять раз. Летний отдых стал обычным делом для среднеобеспеченных семей, которые начали строить собственные коттеджи и домики на берегу озера Балатон или вдоль Дуная, неподалеку от столицы.
Распространение новых видов развлечений и отдыха вместе с другими достижениями технологической модернизации жизни людей вроде автомобиля, электричества или радио доказывают, что тенденции к созданию общества всеобщего благоденствия, проявившиеся в начале века, в эпоху Хорти даже получили заметное ускорение. Однако в межвоенный период в Венгрии они заметно углубляли пропасть между городом и деревней, которая, в целом, оставалась совершенно в стороне от этих благ цивилизации. В конце 1929 г. произошло событие исторического масштаба, в ином ракурсе показавшее подлинные масштабы поляризации социальной структуры Венгрии. Это была великая экономическая депрессия.
Крах, потрясший Нью-Йоркскую фондовую биржу в «черную пятницу» 24 октября 1929 г., Венгрия
