– ЫЫЫЫЫР! – Кровью забрызгало, штаны теперь хрен отстираешь, «Тайда» нема! И воздев руки: – Господи, прости меня грешного!
Потом хоронили наших, быстро и совсем не торжественно, потом шли назад – предупредить всех, не всемером же эти к нам приперлись, явно их больше.
Сейчас вот иду, отчищаю кровь с клинка пучком травы, думаю – надо у Шоно антидепрессантов каких спросить. А индейцы совсем по-другому смотрят. Интересно, не накосячил ли я где? Хотя все правильно, в лучших заветах и дедушки покойного, который учил оружие зря не вынимать, но если уж вынул – делать по полной, и Дяди Саши, который вождю ихнему сказал про нашу жуткую свирепость.
Собачке ошейник с медалью делать не буду. Я ей при первой же возможности памятник при жизни поставлю. Так и вижу – черная бронза, огромная зверюга, задранная нога, тело дохлого людоеда…
Август, слегка жарит солнышком, с моря слышится плеск воды и доносит ветром запах водорослей. Так и тянет выбраться на пляж позагорать, в водичке поплескаться… Но – нельзя! И не только потому нельзя, что могут всякие-разные нагрянуть, а еще и потому, что надо наконец подстричь те колючие кустики, что посадили вместо забора вокруг томатно-картофельно- прочеовощных посадок.
Кустики, конечно, пока еще так себе – все же лишь недавно посажены, но ветки боковые следует обрезать. Хотя бы затем, чтобы сборщики урожая не перецарапались об них потом, когда пора придет томаты-картошки всякие собирать. Да. Вот и чикаю я их сейчас – практически в гордом одиночестве. А все почему? А все потому, что Катю припахали медициной заниматься, благо нервы у Катюшки ого-го! Она ж ни вида крови не боится, ни того, как раны колотые там, резаные выглядят. Видно, мамина «закваска» сказывается. Мама-то ведь у нас медик была, а может, и сейчас где-нибудь там есть… Ведь не факт, что родители погибли при БП – может, их тоже перенесло, хотя бы и сознанием!
Ну во-от, две трети заборчика дочикали, можно и отдохнуть, водички из глиняной бутыли хлебнуть. Бутылка – моя личная гордость! Сама вылепила. Правда, за основу пришлось взять обыкновенную пустую оплетку на тяжеленной стеклянной бутылине, обмазать ее с внешней стороны потолще, обсушить, плетенку вытащить и только потом прилепить горлышко к будущему изделию. Ну да ничего, потом я еще и ручку к бутылке прикрепила – получилась не то бутыль, не то кувшин, да зато удобно.
Потом разрисовала, снова подсушила, облила паливой и на обжиг. Хорошая получилась посудинка!
Так, теперь опять обрезка кустиков – ну до чего же занудное занятие! Чик и чик, хрусть, снова чик-чик – однообразнейшее, доложу я вам, это занятие… Эх, даже на прополке сорняков веселее! Хотя бы потому, что там народу больше.
А ведь потом еще надо будет подкормку в землю вносить – удобрения которые. Тоже народу много будет, поля-то ведь под овощи и даже где-то фрукты, вполне приличные по размерам. Скучать – не придется! И это – хорошо!
– Утро красит нежным цветом… – напевал я старую добрую песню. Собственно говоря, кроме двух строчек я ничего и не помнил, а поэт наш еще до этой песни не добрался. Итак, я направлялся к ручью для проведения утренних процедур.
И вдруг увидел ЕЁ!
Она была, нет, она – есть! Она, о боги нового мира, неужели вы смилостивились над бедным попаданцем? Она не была прекрасна, это была материализация моей мечты, той самой, детской.
Наш роман развивался стремительно и сумбурно.
Трудно было понять друг друга, хотя Ночная Звезда и знала много слов на русском, но как ей объяснить про звезды, про планеты? Так что диалог представлял собой мои монологи и совсем редки были замечания моей любимой. Приходилось использовать язык жестов.
Она коротко и неохотно рассказала о себе. Ее семья была примкнувшей к племени наших индейцев.
Мы встречались только по вечерам, днем и у меня, и у нее были дела и заботы. В один вечерок мы втроем шли по лагерю к нашему ручью, и я случайно услышал, как один мой друг меланхолично сказал:
– «Вертолет» пошел. Опять руками будет махать про яблони на Марсе.
Так, да? Ну ладно, есть и на таких языкастых управа. Зову дежурного и громко сообщаю:
– Передай по смене, что завтра с утра вместо испытаний новых ракет требуется дополнительная рабочая сила для кухонных работ.
Довольно хихикая, мы с Ночной Звездой сбежали за пределы форта, сопровождаемые возмущенными криками:
– Какая кухня?! От наглов рыбьими потрохами, что ли, обороняться будем?
На следующее утро я, все так же пребывая в розовых мечтах, по въевшейся привычке составил план торжественного бракосочетания. Удивительно, но древнее сожаление «если бы молодость знала, если бы старость могла» оказалось совсем в тему. И знал, и смог.
Но над комнатой совета в то утро явно летала птица обломинго. Мой гениальный план возражений сначала не вызвал. Только здоровый смех. Потом, вытерев слезы и поднявшись с пола, мои товарищи принялись разбирать план и меня по косточкам. Начальник медслужбы категорически объявил, что ни капли антисептика он не даст и вообще напитки можно заменить водой из ручья. Зам по МТО его сначала горячо поддержал, но потом вспомнил, что и ему сидеть за праздничным столом, так что задумался. Наш адмирал категорически заявил, что на вантах и марсах он команду шхуны выстраивать не собирается, но если надо, то одну рею он сделает. Специально для размещения там одного сухопутного, привязанного за шейку веревочкой, чтобы не упал. Командир отсмеялся и поставил точку в споре:
– Так! Империалиста женим. Сватом схожу сам и шамана нашего музыкального прихвачу. Для солидности. ИО начштаба на время медового месяца назначается Зубрилка. А ты, Саша, – он повернулся ко мне, – в отпуске на весь свой месяц, который продлится три дня!
Свадьба Империалиста. И я на ней главный диджей. Марш Мендельсона у меня получился не очень похожим на оригинал – но значительно лучше, чем я ожидал от своих скромных навыков.
Так, народ уселся за столы. У меня тоже есть свой – ну не должен же главный товарищ по культуре страдать от голода, пока все набивают животы. Тем более что мы запасли рыбы на год, наверное, вперед – спасибо нашему сибирскому товарищу.
Большой любитель музыки, индеец из племени Кэй (выпендривается перед друзьями – вроде того, что не страшно ему меня слушать) подошел и внимательно на меня уставился.
– Дружище, ты же понимаешь, что для классики пока рановато. Народу однозначно нужно что-то танцевальное. – Я виновато пожал плечами. Рок для наших аборигенов пока непосильная задача – «Раммштайн» их пугает до чертиков.
Парнишка покачал головой и ткнул рукой мне за спину. Там кто-то из наших сопровождал странного индейца, вышагивающего словно на параде.
– Это Хитрый Лис. Он вождь большого племени, что в неделе пути на север, – тихо прошептала Кэй, с силой прижавшись к моему плечу. – Он очень сильный – даже Большой Медведь его боится.
– Спокойно, Ива, я Дубровский. – Глаза моей девочки округлились, так что срочно пришлось пояснять:
– Это выражение такое. Означает, что не надо бояться. Дядя Саша разберется. Вон как ребята англичанам врезали, те до сих пор прийти в себя не могут. А наших всего шестеро было.
Некоторое время спустя, когда веселым молодоженам дарили подарки – в том числе и от Хитрого Лиса, прибывшего к нам познакомиться, ко мне подошел наш военный, так сказать, лидер и, усмехаясь, сообщил, что мне снова придется изображать шамана.
– Только на сей раз не убивай никого, ладно? А то нас не так поймут. – Это был уже Артем, улыбающийся во все тридцать два зуба.
– Угу, очень смешно. – Видимо, помрачнение на моем лице Лис принял на свой счет, потому и побледнел и, наклонившись, что-то быстро спросил у своего шамана.
– Только если этот тоже обкурится и обосрется – я точно не виноват. Ни на грамм, – заявил ваш покорный слуга и ткнул пальцем в «заведующего по духам», испуганно жмущегося к индейскому вождю. Как назло, именно в этот момент он меня и увидел – и принял направленный на него палец за выбирание очередной жертвы. Едва не заорав, шаман вдруг начал что-то доказывать Лису, испуганно на меня оглядываясь и с каждой секундой повышая голос.
