— Да. У меня были отдельные операции на Западном фронте. Но, в основном — я воевал против русских.
— То есть, вы хорошо знакомы как, с тактикой действия обычных войсковых подразделений, так и аналогичными приемами их войск специального назначения?
— Одним из основных направлений деятельности нашего подразделения — как раз и было противодействие их спецподразделениям.
— В последнее время, в прессе активно муссируется вопрос о советских спецподразделениях. Их роли в прошедшей войне и возможности их использования в современных войнах. Известно, что ваше мнение по ряду обсуждаемых вопросов, скажем так — не совпадает с мнениями ваших американских коллег. Почему?
— Все дело в том, что я, в отличие от них — видел этих самых русских бойцов, лицом к лицу — как вот сейчас, вижу вас. И смею утверждать, что мнения американцев, по большей части — необъективны и не основываются на личном опыте.
— Но они ведь так же, как и вы, опираются на документальные свидетельства очевидцев, свидетельские показания и многие другие материалы.
— Представьте себе, что я буду судить о солнечном затмении или о ядерном взрыве, по рассказам людей, которые это видели или слышали об этом от других очевидцев. Я, безусловно, пойму, что это — страшное явление. Но насколько оно масштабное и страшное — останется для меня за гранью восприятия. Некоторые вещи надо пережить и почувствовать лично, иначе их не понять.
— То есть все дело — в недостатке их личного опыта?
— Не только. Я хорошо знаком с новейшими методиками подготовки бойцов спецподразделений всех наших союзников, и поэтому могу судить о степени нашей готовности к такой войне.
— И какова же эта степень?
— Недостаточна.
— То есть?
— Мы не готовы к ТАКОЙ войне с русскими.
— Но, ведь на учениях, их и ваши, в том числе, солдаты — будучи выброшены в тыл противника, наносят ему громадный урон. В живой силе и технике. Как же понимать тогда ваши слова?
— Они воюют со своими же однополчанами. По принятым У НАС правилам. В этом случае — их победа закономерна. Русские же не будут придерживаться никаких правил и их действия невозможно заранее спрогнозировать. А, значит, и предупредить. Да, и кроме того — наши солдаты воюют хорошо сработанными группами, имеют современное вооружение и технику, качественную связь. Мы кормим их сбалансированными рационами питания и доставляем к месту боя вертолетами — прямо из казармы. Естественно, их результаты впечатляют. А вот, попробуйте отобрать у солдата вооружение, технику, продовольствие, раздеть его и выбросить на мороз — много он сумеет сделать?
— Ну, насколько мне известно, русские тоже так не поступают.
— Да, вы правы, они так не делают. Сейчас. Но они, в отличие от нас — МОГУТ так сделать. И это не будет для них катастрофой. Вот, скажите мне, молодой человек — когда, по-вашему, русские начали массированно забрасывать в наш тыл свой «спецназ»?
— Ну, первые, достоверно подтвержденные случаи, относятся к ноябрю 1941 года.
— И где же?
— Насколько мне известно — под Москвой.
— А специалистов-одиночек когда они стали к нам забрасывать в тыл?
— Мне такие факты неизвестны. Русские не применяют такой тактики. Скорее уж на такое способны китайцы, у них жизнь рядового бойца вообще не имеет ценности в глазах командования.
— Увы, вы не одиноки в своем заблуждении. А что вы скажете на то, что я лично видел такого специалиста, причем достаточно далеко от Москвы?
— В вашей биографии нет упоминания о таком факте.
— Там много чего нет, молодой человек. Шла война, не все, полученные нами сведения, можно было проверить. И не обо всем можно было говорить тогда. Да и сейчас…
— Так расскажите! Наверняка это будет интересно нашим читателям!
— Вы так полагаете?
— Но ведь все ваши интервью неизменно привлекают большой круг читателей?!
— Ну, ладно — слушайте. Это было еще в 1941 году достаточно далеко от Москвы. В то время я служил в отдельном штурмовом батальоне, предназначенном для действий в ближнем тылу противника, при прорыве его оборонительных позиций. Намечалось наступление, и нас готовили к нему. Солдаты у нас подобрались умелые, с опытом действий в Норвегии и Югославии. Здоровые крепкие парни, знавшие толк в своем ремесле. Я тогда был еще лейтенантом и командовал одной из штурмовых групп. Командовал нашим батальоном Карл Рейнеке, тогда еще подполковник.
— «Снежный лис Рейнеке»?
— Он самый, молодой человек, он самый. Так вот, однажды вечером нас вызвали в штаб, и Рейнеке сообщил, что 2 роты нашего батальона должны будут выдвинуться в район расположения наших танкоремонтных подразделений, чтобы зачистить окружающие леса от остатков разбитых частей противника. По имеющимся данным, там накануне произошла стычка этих «окруженцев» с солдатами ремонтно-восстановительного батальона. Это не входило в наши обязанности, но комендант обратился лично к Рейнеке и тот согласился. Все равно других частей, способных быстро выполнить такую задачу, поблизости не было. Да, заодно и солдаты размялись бы перед предстоящим наступлением. Эта задача тогда не казалась нам чем-то сложным и трудным — рядовое мероприятие, не более.
Утром следующего дня мы прибыли в часть, на которую напали «окруженцы». Еще на инструктаже, Рейнеке ознакомил нас рапортом офицера из данного батальона. Из этого рапорта следовало, что основной целью нападения было освобождение, ранее захваченного охраной в лесу, неизвестного мужчины. В деле присутствовали запросы, касающиеся номера, изъятого у него карабина. Почему-то тогда именно этот факт привлек внимание нашего командира. К сожалению, он не сообщил об этом никому из нас, а это могло бы нам существенно помочь в дальнейшем… На месте нас сразу же распределили согласно поставленным задачам. Моей группе было поручено изучить все обстоятельства нападения, и определить количество нападавших. Так вот, уже на этом этапе, мною были выявлены некоторые несоответствия официального рапорта и фактических событий. Так, согласно рапорту, нападавшие обстреляли расположение части из миномета, но мы нигде в лесу не нашли, не только следов его установки, но и вообще каких-либо следов, указывавших на наличие там хотя бы одного человека. Далее, в рапорте говорилось о смерти одного офицера и нескольких рядовых от брошенных нападавшими гранат. Так вот, внутри дома не было ни одного осколка от, якобы разбитых при этом, окон. Все эти стекла оказались снаружи. То есть, гранат с улицы никто не бросал, все взрывы были внутренними. Одно это заставило меня сильно усомниться в официальной версии. Продолжая осмотр, я попросил показать мне тела погибших. Их еще не увезли, и все они лежали рядом — в сарае на улице. Так вот, каково же было мое удивление, когда я выяснил, что, большая часть, погибших в доме солдат была убита не гранатами!
— А чем же?
— Одного убили ножом, а остальных — подручными предметами.
— В смысле?
— Им проломили голову ударом твердого предмета. Это мог быть и кулак и кусок деревяшки — что угодно. При этом никто из них не крикнул и не позвал на помощь, а ведь почти все они были в одном помещении — охраняли, задержанного ранее, русского во время допроса. Получалось, что он — один и без оружия, убил 7 здоровых и крепких мужчин. И при этом — никто из них не успел оказать сопротивления или открыть огонь. А ведь они были вооружены, их оружие осталось в доме, кроме трех пистолетов, которые этот мужчина унес с собой. Далее он же непонятным образом пробрался (на глазах у часового!) в радиомашину, убил ножом радиста и вывел из строя радиостанцию. После этого он неизвестным образом подорвал дом, в котором была расквартирована охрана, дождался забежавших в штаб солдат, бросил в них две гранаты и исчез. Его вообще никто не видел. А ведь было светло, вокруг объекта передвигался патруль, на вышке было двое часовых. Да и часть была поднята по тревоге, в этих условиях даже кошка не проскочила бы незамеченной.
