«Штайнбринк» врезался в строй торговых судов, шарахнувшихся от него во все стороны. За полчаса боя, стреляя из девятнадцати стволов – в ход пошли не только шестидюймовые орудия главного калибра, но и 88-мм зенитки, – «корсар» потопил шесть транспортов, и ещё несколько повредил. Последнюю свою жертву – большой пароход водоизмещением десять тысяч тонн – рейдер добивал уже в темноте, подсвеченной пожаром на подбитом танкере. Изрешеченный снарядами пароход оседал, уменьшаясь в размерах; от его борта отвалила шлюпка, переполненная людьми.

– Будем подбирать? – негромко спросил старший офицер.

– Нет, – отрезал Клайзен. – Наша основная задача – топить корабли «томми», а не спасать утопающих. Великодушие не всегда оправданно – в радиусе ста миль от нас бродит десяток английских крейсеров, и все они жаждут нашей крови.

– Да, англичане – достойный противник, и победа над ними достаётся недёшево.

– Англичане – это застрельщики, лучники и пращники, которых бросают на убой, а исход боя решит тяжёловооружённая пехота, ждущая своего часа. Эта тяжёлая пехота – там, за океаном. Американцы – вот кто наш главный противник, и не только наш. И война с ними будет беспощадной, потому что от исхода этой войны будет зависеть, по какому шаблону будет скроен и сшит весь послевоенным мир. А война с Англией – это всего лишь увертюра к опере.

«А ведь он прав, – подумал лейтенант Отто Зееберг, бросив взгляд на жёсткое лицо командира, на которое падала тень от козырька фуражки. – Прав, чёрт меня подери!».

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ТЕВТОНСКИЕ ВАРВАРЫ

1940 год, апрель

Затишье на германско-французской границе, назвать которую линией фронта можно было только с большой натяжкой, рухнуло и рассыпалось, сломанное рёвом авиационных моторов, лязгом танковых гусениц и грохотом тяжёлых орудий. С самого начала войны, с осени тридцать девятого, на этой границе накапливались дивизии рейхсвера – имперская армия кайзеррейха напоминала пружину, одним концом упёршуюся в границу. А с другого конца пружина эта сжималась и сжималась, подпираемая всё новыми и новыми частями и соединениями и армадами танков, непрерывно сходивших с конвейеров немецких заводов. И наконец пружина распрямилась, с хрустом сокрушая границы, города и людские судьбы.

Всё решило простое соотношение сил – против ста шестидесяти германских дивизий французы имели всего девяносто дивизий. Рейхсвер, мимоходом покончив с «двоевластием» Эльзаса и Лотарингии, обошёл с фланга линию Мажино, распластав Голландию и намотав на гусеницы Бельгию, и врезался во Францию, исполинским когтем раздирая её тело с севера на юг. Англичане успели перебросить во Францию экспедиционную армию – они прекрасно понимали, что против военной машины кайзеррейха один на один им не выстоять, и хотели поддержать союзника, – но фронт был рассечён (британские «матильды» и французские «S-35» не устояли под натиском германских «панцебёрен»[32] ), английская армия была отрезана от французской, прижата к морю у Дюнкерка и разгромлена (частично уничтожена, частично пленена): эвакуации помешал Хохзеефлотте, прикрытый авиацией берегового базирования и молчаливо созерцавший картину катастрофы.

Дюнкеркский разгром

«Берсерки» и «беовульфы» господствовали в небе Франции, сводя на нет все попытки французского командования нанести контрудар. Гремящая лавина германского наступления сметала заслоны, наспех создаваемые из резервных частей французской армии, обходила узлы сопротивления, оставляя их защитников вариться в «котлах» окружений, и неудержимо катилась вперёд – на Париж. Держава, числившаяся в ряду великих, была сокрушена всего за полтора месяца: в конце мая гренадеры кайзера вошли в столицу Франции и заняли большую часть страны. Французские вооружённые силы не были разгромлены полностью – в южной части Франции оставались ещё десятки боеспособных дивизий (итальянцы, почуявшие запах богатой добычи и поспешившие вступить в войну, крепко получили по зубам и притихли), и оставался Алжир, гнездо «непримиримых», готовых сражаться до конца, – но было утрачено главное: были сломлены воля к сопротивлению и боевой дух, без которого нет и не может быть победоносных армий.

* * *

citeДорогой генерал,

Я получил «Военного лётчика»; благодарю вас, что выслали мне мой единственный экземпляр. Не знаю, в результате каких размышлений возникло у вас желание прочесть эту книгу, не знаю, изменил ли своё мнение о ней тот офицер, что так энергично нападал на меня во время завтрака и так мне понравился. Я был поражен не столько его враждебностью, сколько тем, что он говорил искренне, и мне очень хотелось, чтобы он прочёл эту книжку.

Поскольку вы не передаёте мне его мнения, я заключаю, что он меня не понял. Мне кажется очень странным, что атмосфера полемики может исказить столь простой текст даже в глазах столь прямодушного человека. Мне совершенно безразлично, что там лепечут алжирские тыловики, разоблачая мои тайные умыслы. То, что они мне приписывают, так же похоже на меня, как я на Грету Гарбо. Мне в высшей степени наплевать на них, даже если это приведёт к запрету на мою книгу в Северной Африке. Я не книготорговец. А вот то, как извращает мои мысли ваш друг, для меня, как ни странно, нестерпимо. Потому, наверное, что я его уважаю. Я ведь обращался к нему и к таким, как он, а не к политикам. Почему же мои несколько страничек предстали перед ним в ложном свете, почему он принял их за политическую программу? Вообразите, что я Монтень и опубликовал в одной из алжирских газет свои «Опыты», а все точно сговорились трактовать их с точки зрения перемирия. Какие только макиавеллиевские уловки не обнаружатся в моем произведении!

Да, я говорил об ответственности. Но, черт побери, у меня же все ясно сказано! Я ни одной строчки не написал в защиту чудовищного тезиса о том, что ответственность за поражение ложится на Францию. Я недвусмысленно сказал американцам: «Ответственность за поражение лежит на вас. Нас было сорок миллионов крестьян против восьмидесяти миллионов обитателей промышленной страны, подмявшей под себя всю Европу. Один человек против двух, один станок против пяти. Даже если какому- нибудь Даладье удалось бы обратить весь французский народ в рабство, он все равно не в силах был бы вытянуть из каждого по сто часов работы в день. В сутках только двадцать четыре часа. Как бы ни управляли Францией, гонка вооружений все равно должна была бы развиваться из расчёта один человек против двух и одна пушка против пяти. Мы согласились воевать из расчёта один к двум, мы готовы были идти на смерть. Но чтобы умереть с пользой, нам нужно было получить от вас недостающие четыре танка, четыре пушки, четыре самолета. Вы хотели, чтобы мы спасли вас от германской угрозы, а сами производили исключительно «паккарды» да холодильники для своих уик-эндов. Вот единственная причина нашего поражения. И всё-таки это поражение спасёт мир. Разгром, на который мы сознательно шли, станет отправной точкой сопротивления тевтонам». Я говорил американцам, не желавшим вступать в войну: «Настанет день, когда из нашей жертвы, как из семени, вырастет дерево Сопротивления!». Возьмём этот первый кусок книги: в чем, черт бы меня побрал, мнения вашего друга расходятся с моими? Чудо, что американцы прочли эту книгу, и что она стала у них бестселлером. Чудо, что за ней последовали сотни статей, в которых сами американцы говорили: «Сент-Экс прав, не нам винить Францию. На нас лежит часть ответственности за её поражение». Если бы французы, живущие в Соединённых Штатах, больше ко мне прислушивались, а не спешили бы объяснять всё гнилостью Франции, наши отношения с Соединёнными Штатами были бы сейчас совсем другими. И в этом меня никто никогда не разубедит.

Но есть в моей книжице второй, главный кусок, и там я действительно говорю: «Мы ответственны». Но речь идет вовсе не о поражении. Речь идет о наступлении варварского средневековья, воплощённого в кайзеррейхе с его культом воинской касты. Я говорю (что тут может быть непонятного? Я так старался выражаться яснее!), итак, я говорю: западная христианская цивилизация ответственна за

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату