немцы массово сдаются в плен. Мол, за первые часы операции было захвачено около пятнадцати тысяч пленных!
Марат хмыкнул:
– Интересно, кто их посчитать успел? И вообще – откуда в Берлине антифашистам взяться? Эсэса там до черта и больше. Зенитчиков тоже хватает. Пехоты и фольксштурма – выше крыши… А про антифашистов я не слышал. Или это гестаповцы решили быстренько в борцов с гитлеризмом перекраситься, чтобы жизнь себе сохранить? Суки!
Я, хорошо помня про «царскую морду», который под чужим именем действовал в Германии, возразил:
– Не скажи. Эсэсовцы, конечно, обрыбятся, а того же пехотинца, который оружие повернет против гитлеровцев, вполне можно антифашистом назвать. Вспомни, что в листовках, которые на Берлин скидывали, говорилось? Да и среди немецких генералов фанатиков не осталось. Они ведь отлично понимают, что все – война проиграна и дело за малым. Помощи ведь ждать неоткуда, так как северную группировку, считай, почти дожали.
Змей меня поддержал:
– Ага. Когда наши открыли коридоры для прохода мирных жителей и сдающихся солдат, аж пять генералов вышло добровольно. И солдат в общей сложности около тридцати пяти тысяч. Вышло бы гораздо больше, если бы эсэсманы не начали дезертиров пачками стрелять. Но все равно, получается – не зря стояли, блокировав город. Это же сколько жизней наших бойцов тем самым сберегли?
Пожевав губами, я прекратил дискуссию:
– Ладно, чего сейчас говорить – вечером все подробно узнаем. А сейчас – Макс, дай ЦУ водиле автобуса и по машинам! – Народ начал выполнять приказание, а я, поймав Искалиева за ремень разгрузки, спросил: – Ты запасные аккумуляторы взял? Хорошо! Тогда – рацию на прием и лови все, что услышишь! Что-то важное про Берлин начнут говорить, посигналите, а мы остановимся и послушаем. Понял?
– Так точно!
– Тогда – вперед.
Подтолкнув Жана и чувствуя в горле какой-то комок от радостного возбуждения, я уселся за руль и, оглянувшись на Мишку и Гека, которые уже расположились среди вороха гранатометов, подмигнул сидевшему рядом Шаху:
– Что, друже? Счет, можно сказать, на часы пошел?
– Скорее на дни. Фрицы там хорошо окопались…
– Да какая в жопу разница?! Как бы они там ни брыкались, штурм долго не продлится! Вот поверь моим словам, дней через пять, к десятому сентября, все закончится.
Марат как-то несмело улыбнулся:
– Знаешь, командир, я только за…
– Вот и добре. А вернемся – всех на фиг пошлем и в штаб фронта поедем. Из сводок толком ничего не понять, а там подробно узнаем, что и как!
После чего, врубив передачу, надавил на газ.
Пока мужики обсуждали эти, без сомнения, потрясающие новости, я обдумывал, что и как сейчас могло происходить в Берлине. Обдумывал, исходя из имеющихся у меня сведений. Так-так, и что получается? А получается то, что город полностью блокирован чуть больше двух недель, и что наши действовали, учитывая кенигсбергский опыт. То есть засыпали город листовками с призывами сдаваться, а также указанием коридоров выхода для мирных жителей и тех солдат, которые пожелают сложить оружие. Было развернуто несколько полевых радиостанций и установлено множество громкоговорителей, через которые те, что уже вышли, рассказывали о своей жизни. Ну это относится к прянику.
К кнуту можно отнести то, что, невзирая на мощнейшее зенитное прикрытие, город постоянно обрабатывался авиацией. В смысле не весь город, конечно, а район рейхстага, рейхсканцелярии, МВД, и прочих значимых административных пунктов. ОДАБы и тяжелые фугаски очень способствовали выработке правильного мышления у гарнизона и жителей города, поэтому народ шел валом. Правда, уходило бы гораздо больше, но эсэсовцы начали зверствовать и применять массовые расстрелы, что, в принципе, не добавляло им любви горожан и обычных солдат. Зато каждый вышедший пропускался через фильтр, и наши офицеры после допросов скрупулезно наносили на карту узлы сопротивления. После чего наиболее крупные из них обстреливались артиллерией и штурмовались авиацией. Судя по показаниям новых пленных, это давало неплохие результаты. Но, с другой стороны, когда гитлеровцы превращают в опорный пункт чуть ли не каждый дом, без зачистки пехотой все равно не обойтись. Можно город в щебенку превратить, только из подвалов один черт будут стрелять… М-да, это не Кенигсберг, откуда наиболее фанатичные ушли на запад, это столица Третьего рейха, и уходить гитлеровцам просто некуда. Тем более что в городе, можно сказать, остались самые «сливки» НСДАП.
И вот тут возникает вопрос, а что там за антифашисты появились? Марат, усомнившийся в их существовании, был, конечно, прав. Еще полгода назад всех антифашистов Берлина насчитывалось в лучшем случае пара сотен человек и сидели они тихо, как тараканы под плинтусом. Откуда же их столько взялось, что они умудрились поднять восстание? Но, кажется, я знаю откуда…
Гельмут фон Браун (блин, Браунов в Германии, как в России Ивановых) после раскрытия заговора и самого факта переговоров с русскими сначала сбежал в Швейцарию, но потом, сменив фамилию, вернулся в фатерлянд. О его судьбе мне, разумеется, никто не докладывал, но по кое-каким намекам можно было понять, что Гельмут продолжает вести свою работу среди той части генералитета и промышленников, которые не попали под гестаповские чистки. И опять-таки основываясь на косвенных фактах, можно предположить, что основным лицом, с которым контачил Браун, был Эрвин Роммель. Да-да, тот самый герой Африки, который в Молдавии очень крепко получил по зубам. Причем как в прямом, так и в переносном смысле. После разгрома его корпуса на Днестре, раненого Роммеля, которому во время бомбежки штаба камнем выбило передние зубы и осколками повредило легкое, переправили на лечение в рейх.
Два месяца назад он полностью вылечился и сейчас находится в Берлине на должности первого заместителя коменданта города. И вот вопрос: мог ли Гельмут распропагандировать «Лиса пустыни»? Я думаю – вполне мог. Роммель – мужик достаточно трезвомыслящий и отлично понимает, что капут не просто близок – он уже настал. Впрочем, этим пониманием уже никого не удивишь, но в отличие от остальных генералов вермахта, воевавших против нас и находящихся сейчас в Берлине, Роммель чувствует себя белым и пушистым. Ведь в СССР этот вояка себя практически никак не проявил. Возможно, просто не успел, но по-любому: обвинений в военных преступлениях со стороны Союза ему можно не опасаться. В принципе, в Африке он тоже в чем-либо предосудительном замечен не был, но тут в полный рост встает мстительность англичан. То, что он горсткой солдат гонял союзнические войска по всей Ливии и Египту, «лайми» ему припомнят, вне всяких сомнений. А при желании и «военные преступления» накопать всегда смогут…
И вот здесь возникает интересный вопрос: предполагая подобные расклады, мог ли Роммель поднять свои части на мятеж? Особенно зная, что ударив изнутри, спасет не только миллионы жизней мирных людей, за которых как помощник коменданта несет прямую ответственность, но еще и заработает большие бонусы от советского правительства? Какие, я даже не могу предполагать, но уж заступничество на предстоящем суде – это точно! А это очень, очень весомо, особенно, когда ближайшее личное будущее совершенно туманно и не исключено, что катастрофично.
М-да… в этом случае Роммель вполне мог рискнуть сыграть в свою игру. И это объясняет слова диктора насчет антифашистского восстания. Начни дергаться гражданские, их бы задавили моментально, но если выступят вооруженные не только стрелковым оружием военные…
Нет, как вернемся, тут же в штаб фронта надо ехать, тем более что Кравцовых именно там ждут, для дальнейшей переправки в Москву.
Тут, отвлекшись от мыслей о штурме немецкой столицы и вспомнив, куда я собственно еду, я повернулся к Михаилу и спросил:
– Слушай, Миш, а как вы дом-то свой бросили? Виноградники, земли… Это что – теперь так и пропадет?
Кравцов, сдвигая в сторону мешавшую ему трубу гранатомета, удивился:
– Почему пропадет? Там остался управляющий, который будет следить за домом и за всем остальным.
