Сейчас уже совершенно определенно можно утверждать, что чехословацкий мятеж фактически был спровоцирован самими большевиками…
Как известно, чехословаки были самыми ненадежными солдатами Австро-Венгрии и при первой возможности сдавались в плен, поскольку считали Россию более дружественной страной, нежели Австро- Венгрию, в состав которой входили.
Формирование чехословацких легионов началось в 1916 году, но на фронте трехдивизионный корпус появился уже после Февральской революции. Корпус отлично сражался во время летнего наступления Юго-Западного фронта в 1917 году.
Октябрьский переворот чехословацкие полки встретили достаточно индифферентно, но, когда начались переговоры о мире, встревожились. Мирный договор предусматривал размен военнопленных, а в Австро-Венгрии солдаты и офицеры корпуса автоматически попадали за измену на виселицу{88}.
Положение чехословаков усугублялось тем, что, пока Ленин и Троцкий вели в Брест-Литовске свою революционную игру, Украина, на территории которой размещался корпус, заключила сепаратный мир и признала все требования Германии и Австрии.
Через Киев чехословаки отошли в Россию и сосредоточились в Пензе.
Немедленно были форсированы переговоры со странами Антанты, и вскоре находящийся в Париже Чехословацкий национальный совет (председатель Томаш Масарик) принял решение о переброске корпуса во Францию.
Поначалу советское правительство поддержало это решение, и 21 марта — уже после заключения Брестского мира! — заявило о готовности вывезти сорокатысячный Чехословацкий корпус на Дальний Восток, откуда на пароходах стран Антанты можно было переправить чехов в Западную Европу.
Решение везти их во Владивосток, а не в Архангельск или Мурманск настораживало. Советское правительство явно пыталось затянуть эвакуацию корпуса. И можно было, конечно, объяснять это попыткой умиротворить немцев, заинтересованных, чтобы чехословаки попали на фронт как можно позже, но все же правильнее поискать тут чисто большевистский интерес…
Как бы то ни было, в середине мая чехословацкие эшелоны растянулись по всей длине сквозной железнодорожной магистрали от Пензы до Владивостока. Навстречу же им двигались эшелоны с военнопленными немцами и венграми. По замыслу стратегов, встретиться они должны были, обогнув весь земной шар, где-нибудь на Марне, но зачем же ждать так долго?
14 мая в Челябинске произошла первая крупная драка между чехословаками, пробирающимися во Владивосток, и венграми. Местный Совдеп, контролируемый австрийскими военнопленными, арестовал чехов, участвовавших в драке. Им грозил расстрел. Тогда весь чехословацкий эшелон взялся за оружие и силой освободил товарищей.
Они собирались двинуться дальше, но по приказу Льва Давидовича Троцкого эшелон был остановлен.
«Все Советы депутатов обязаны под страхом ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, найденный вооруженным на железнодорожной линии, должен быть расстрелян на месте. Каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооруженный солдат, должен быть выгружен из вагонов и заключен в концлагерь…»
Мотивировался приказ тем, что Владивосток занят японцами, которые могут помешать погрузке чехословаков на корабли.
Объяснение подчеркнуто нелепое.
Непонятно, с какой стати японцы стали бы препятствовать, а главное — как сумели бы малочисленные японские подразделения остановить мощный (40 тысяч штыков) корпус регулярной, хорошо обученной армии, да к тому же составленной из людей, стремящихся избежать виселицы? Право же, если бы японцам и пришла в голову такая безумная идея, их просто смели бы в Японское море…
И мы уже не говорим о том, что даже если бы японцы и сумели остановить чехословаков, что за беда для большевиков? Там, на Дальнем Востоке, открылся бы еще один небольшой театр войны, на котором столкнулись бы между собой две чужеземные армии…
Видимо, и самим чехословакам забота, проявленная большевиками, показалась весьма подозрительной.
Оружие сдать они отказались.
Первая попытка насильно разоружить их была сделана в Пензе. Чехословаки ответили огнем, потом сами перешли в контратаку и нечаянно свергли в Пензе советскую власть.
Как огонек по бикфордову шнуру, вдоль железнодорожного пути, прорезавшего вдоль всю Россию, побежало восстание…
Утром 25 мая чешские части военфельдшера капитана Гайды взяли Мариинск, а вечером вступили в бой за станцию Марьяновка в 40 километрах от Омска. На следующий день бригада полковника С. Войцеховского заняла Челябинск и Новониколаевск, а еще через два дня капитан С. Чечек захватил Пензу и Саратов.
Это и был чехословацкий мятеж.
Но и этот открытый мятеж ничем еще не угрожал ни России, ни советской власти — чехословаки продолжали двигаться на Восток.
7 июня С. Войцеховский взял Омск и через три дня соединился с эшелонами Гайды.
Большевикам, если бы они не хотели гражданской войны, достаточно было ничего не предпринимать — восставшие продолжали уходить к Владивостоку. Но гражданская война была необходима, необходимо было начать ее сразу по всей территории России еще до капитуляции Германии, и большевики не упустили свой шанс.
С приближением чехословаков вспыхнуло вооруженное восстание в Самаре.
Когда части С. Чечека захватили мост через реку Самару и входили в город, сами жители ловили на улицах большевиков и убивали их.
8 июня в Самаре, занятой белочехами, образовалось правительство Поволжья — Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ), а уже на следующий день, 9 июня 1918 года, советское правительство объявило об обязательной воинской службе{89}.
Тогда же был образован Восточный фронт, задача которого заключалась на первых порах лишь в противодействии продвижению чехов к Владивостоку. Чехословацкие части оказались, таким образом, втянутыми в гражданскую войну. Началась, как метко заметил Лев Давидович Троцкий, настоящая, революционная кристаллизация.
И это когда дьявольский азарт революции постепенно начал стихать в народе…
«Настоящий момент русской истории… — звучали тогда голоса здравомыслящих, не равнодушных к судьбе России людей, — представляется куда более страшным, чем массовые убийства, грабежи и разбои, более страшным даже, чем Брестский мир. Ради бога, тише!»
Петроградский митрополит Вениамин, прославленный сейчас Русской православной церковью как священномученик, сделал тогда распоряжение, чтобы во всех церквах в канун Великого поста было совершено особое моление с всенародным прощением друг друга.
А в ночь на саму Пасху Петроград стал свидетелем небывалого церковного торжества — ночного крестного хода. Ровно в полночь крестный ход вышел из Покровской церкви и двинулся по Коломне. Тысячи людей с зажженными свечами шли следом по пустынным улицам. И навстречу вспыхивали окна в погруженных в темноту домах, и в ночном воздухе, словно вздох облегчения, издаваемый всем городом, звучали повторяемые тысячами голосов слова: «Христос Воскресе!»
Только под утро крестный ход возвратился в Покровскую церковь…
Возможно, что Церковь и теперь, в восемнадцатом году, как и во времена Смуты, могла примирить страну. Еще бы немного времени, месяц-другой, и страна опомнилась бы от революционного дурмана, очнулась бы, стряхнула бы с себя хаос…
Увы…
История не знает сослагательного наклонения.
