стихи…

«Я кончил!» — «Правильно! Согласны». — «Позвольте, все ль единогласно?» — «Все! Все!» — «Тогда вопрос второй… Где находиться епутатам? И надоть ли ходить им в строй? В окопы то ись? Или жить по хатам? Прошу по очереди врать». — «Позвольте мне тогда сказать. Ребята! Что нам делать в ротах? Аль там без нас народу нет? Совсем не в наших то расчетах, Довольно мы терпели бед! Коль ты не выбран, ну и пухни В окопах с вшами и цингой. А мы туда уж ни ногой, Ведь наше жительство — при кухне!» — «Ура! Качай его, ребята, Сыцывалиста-епутата!»{110}

Так и видишь, как по-доброму щурился Моисей Соломонович Урицкий, перечитывая эти стихи, — он не ошибся в выборе организатора погромщиков.

Передав бумаги Леонида Николаевича следователю Владиславу Александровичу Байковскому — двадцатитрехлетнему поляку, накануне, 20 мая, принятому в Петроградскую ЧК, Моисей Соломонович с легким сердцем и «добрыми глазами» подписал ордер на арест «всех мужчин» в квартире Солодова и в конторе по продаже недвижимостей, где также подрабатывал Бобров.

На Николаевскую улицу — в квартиру Солодова — поехал товарищ Юргенсон, а на Невский проспект — товарищ Апанасевич.

Было восемь часов вечера…

Как мы уже говорили, сотрудник ЧК, загадочный Г. И. Снежков-Якубинский, который выдавал себя иногда за члена Совета рабочих и солдатских депутатов, иногда за директора фабрики, а то так и за владельца шоколадной, выполняя поручение Моисея Соломоновича Урицкого, добросовестно пас Л. Т. Злотникова перед арестом.

Он отобрал у Злотникова на четыреста рублей картин, но главного поручения — подложить печать «Каморры народной расправы» — выполнить не сумел. То ли замешкался, рассматривая картины, то ли Злотников что-то почувствовал и уже не отходил от «директора двух фабрик и шоколадной», но товарищ Юргенсон, производивший обыск в комнате Злотникова, так ничего и не обнаружил.

Забрав всю переписку Злотникова, он начал оформлять «арест всех мужчин». И вот тут-то и начались совсем уж чудные происшествия, никак не вмещающиеся в реалистическое повествование.

Как явствует из протокола обыска, «на основании ордера № 96 от 21 мая задержаны граждане: Злотников, Гроссман, Раковский, Рабинов…»

Однако из показаний Ричарда Робертовича Гроссмана мы узнаем, что его арестовали в другой день и в другом месте: «Когда был арестован мой хороший знакомый и приятель Солодов, я зашел на Гороховую, чтобы справиться о положении дел Солодова, и, совершенно ничего не зная, был арестован и посажен в число хулиганов и взломщиков, не чувствуя за собой никакой вины»{111} .

Что же получается? Или протокол обыска товарищем Юргенсоном составлялся на следующий день после обыска, или вместо Гроссмана был арестован кто-то другой, назвавшийся соседом Злотникова — Гроссманом…

Еще более любопытны обстоятельства ареста Леонида Петровича Раковского.

Раковский — человек весьма темный и загадочный.

До революции он совмещал журналистскую деятельность с работой осведомителя, не гнушаясь при этом и шантажом.

Чекистам о сотрудничестве Раковского с охранкой стало известно из показаний З. П. Жданова, но на судьбе Леонида Петровича это разоблачение никак не отразилось. Вскоре он был отпущен с миром, хотя и Злотников подтвердил в своем «признании», что Раковский знал о «Каморре», знал, где находится печать и т. п.

Это, конечно, наводит на размышления…

Казалось бы — секретный сотрудник охранки, посвященный в дела тайной погромной организации… Это ли не находка для чекистов?

И вот такого человека отпускают на свободу.

Объяснить это можно только тем, что Леонид Петрович Раковский сотрудничал и с Петроградской ЧК…

Но понятно и другое — товарищ Юргенсон, проводивший обыск, об этом не знал, как не знал и о том, что все дело «Каморры народной расправы» сочинено Моисеем Соломоновичем…

Судьба товарища Юргенсона печальна.

Использовав его «в темную» на провокации с «Каморрой народной расправы», через несколько недель Урицкий перебросит товарища Юргенсона на организацию убийства своего друга, Моисея Марковича Гольдштейна (Володарского).

В этом деле товарищ Юргенсон будет действовать еще более неуклюже, чем при обыске у Злотникова, за это вскоре и будет расстрелян по приказу кривоногого шутника из Петроградской ЧК…

Впрочем, это произойдет потом, а пока, выяснив, что товарищ Юргенсон не только не сумел отыскать печать «Каморры», но еще сумел и арестовать двух сексотов, Моисей Соломонович сильно огорчился.

Он понял, что немножко перемудрил со Злотниковым.

Ну да и что ж?

Как говорится у этих русских, первый блин таки комом…

Засучив рукава, товарищ Урицкий принялся наверстывать упущенное.

Алексей Максимович Горький, выдающийся борец за права евреев, не мог не откликнуться на публикацию в газетах листовки «Каморры народной расправы».

В своей статье, посвященной «каморре», он писал: «Я уже несколько раз указывал антисемитам, что если некоторые евреи умеют занять в жизни наиболее выгодные и сытые позиции, это объясняется их умением работать, экстазом, который они вносят в процесс труда…»

Очень точные слова нашел Алексей Максимович.

Только так и можно объяснить бурную деятельность, которую развил в тот вечер Моисей Соломонович.

В 22 часа 45 минут он направил товарища Апанасевича произвести «арест всех мужчин в квартире гр. Аненкова». Номер этого ордера — 102{112}.

Товарищу Юргенсону, напомним, был выдан ордер № 96.

Семь ордеров на аресты за три часа сорок пять минут!

Воистину, это, как сказал бы товарищ Горький, — экстаз, привносимый в процесс труда!

Для справки отметим, что 20 и 21 мая налетчиками только в Петрограде, как утверждала газета «Знамя борьбы», было украдено полтора миллиона рублей, а налеты на квартиры стали в городе обычным делом…

На следующий день, как мы и говорили, прокламация «Каморры народной расправы» с соответствующими комментариями Моисея Марковича Володарского была напечатана в «Красной газете».

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату