– Но я уже все ответила своим учителям, – пыталась ускользнуть от экзекуции Шурочка.
– Я экзаменую не тебя, дорогая, но самого себя. А экзамен, считай, принимает моя любимая покойная сестра. Твоя матушка. Я обещал ей выучить тебя, а не учить. – Он сделал особенное ударение на последнем слове.
Шурочка кивнула, понимая, о чем он.
– Итак? – Он взмахнул рукой, в которой держал трубку из темной вишни.
– Я готова. – Шурочка выпрямила спину, ничуть не волнуясь. Она прекрасно учится по всем предметам.
– Итак, начнем с географии. Моего любимого предмета. Где находится Гоа?
Шурочка нахмурилась.
– Как вы сказали? – Она поморщилась.
– Гоа, дорогая. Географию ты не знаешь! – отрезал он, отметая движением трубки все попытки спорить. – Пойдем дальше. Итак, следующий предмет – история. Когда было выступление крестьян под началом Болотникова?
Шурочка надула щеки, они стали красные, как переспелые помидоры.
– Ага-а… Я рад. Ра-ад-радехонек! – неожиданно весело воскликнул он. – Ах, как мне было бы трудно забирать тебя из Смольного, если бы я получил исчерпывающие ответы. Но теперь я должен. Я просто обязан. Моя сестра не вынесла бы, что ее дочь растет невеждой.
Шурочка молитвенно сложила руки и посмотрела на дядю. Его светлое гладкое лицо смеялось. Казалось, больше всех веселились пшеничные усы, они дергались, повторяя движения губ.
– Дядюшка… но мы с Варей Игнатовой… – канючила Шурочка.
– Варя, между прочим, уже проэкзаменована отцом, – остановил он ее нытье и шумно вздохнул: – Твоя подруга уже собирает вещи. Итак, дорогая моя племянница, вы с Варей едете учиться в Англию.
– В Лондон? – изумилась Шурочка. – Туда, где вы? К вам?
– Нет. Вам будет покойней в городке поменьше. Он называется Бат. Там есть один милый пансион, им владеет наш с Игнатовым друг. Ты ведь знаешь, мы с отцом Вари спокон веку единомышленники. Мы служили в одном ведомстве, правда, давно… Ах, как давно! – Дядя снова покачал в руке трубку, словно удивившись сам себе.
Что ж, сказать по правде, Шурочке давно стало тоскливо в Смольном. Учителя скучные, как сами предметы. Она не собиралась стать, как многие девочки из богатых семей, фрейлиной, ее не прельщали балы, наряды, сплетни. Или гувернанткой, а то и чтицей при какой-нибудь старой барыне, как девочки бедные. Не собиралась Шурочка жить по чужим домам. Ей хотелось путешествовать, изучать древности.
– У тебя мужской ум, – между тем рассуждал Михаил Александрович. – Его нельзя оставлять без должного питания. Будем рассуждать логически… – При слове «логически» он положил ногу на ногу и сказал то, что Шурочка уже знала: – Вам с братцем Платошей стоило бы поменяться. Из него получилась бы замечательная светская барышня. А из тебя…
– Ах, дядюшка. Из меня получится прелестная амазонка! – бойко ответила она.
Он засмеялся.
– Вот и я о том же. Такие девы, как ты, хотят своевольничать и властвовать. А от малообразованности в вашей голове подобные мысли облекаются в одну-единственную форму, видимую вашим незрелым взглядом. При которой возможно то и другое.
Дядюшка намеренно выражался столь витиевато, чтобы шустрая Шурочка не перебила его мысль немедленным ответом. Он надеялся, что успеет произнести заготовленную тираду до конца. Но ошибся.
– Конечно, – тотчас ответила Шурочка, – форма устройства жизни, при которой можно своевольничать и властвовать женщинам, – матриархат. Он существовал при амазонках.
– О Господи, я, кажется, отравил тебя этими амазонками! – В голосе Михаила Александровича звучала искренняя досада.
Шурочка засмеялась еще громче. А он продолжал:
– Так вот, я не стану больше рассуждать. Я стану действовать. Я забираю тебя из Смольного, как бы… гм… дорого мне это ни обошлось. – Он покачал ногой, лежавшей поверх другой. Шурочка в который раз восхитилась – подобного блеска от кожаных ботинок может добиться только ее сэр Майкл.
– Дядюшка, вы сшили еще одни, новые? Там же, на Кинг-стрит? – Она указала пальцем на ботинки Михаила Александровича.
– Да, вынужден признаться. – Он довольно хмыкнул. – Невозможно устоять, знаешь ли. – Он приподнял носок идеального овала любуясь. Потом, словно спохватившись, проговорил: – Я сказал, мне дорого обойдется твой уход из Смольного. Да, но это не значит, что у меня нет денег на твое учение. Придется похлопотать, вот я о чем. – Он серьезно посмотрел на племянницу. – Но я обещал твоей матери, и я это сделаю. Ты будешь изучать науки, чтобы ум твой работал, а не спал. Чтобы вызрел, а не прокис.
Когда Шурочка явилась в городок Бат, знаменитый тем, что там сохранились римские бани – термы, она, успешная прежде ученица, едва могла объясниться с англичанками о еде и о погоде. Одна отрада – с ней приехала подруга, Варя Игнатова.
Варин отец не записывался в англоманы, как дядя, но у него своя, особенная причина любить эту страну не меньше, чем он. Варин отец, при содействии Михаила Александровича, незадолго до того купил в шотландском замке Гордонов, которые вывели замечательных охотничьих собак, пару щенков черных сеттеров. Он собирался стать первым заводчиком охотничьих собак этой породы у себя на Алтае. Итак, девочки скрылись в английском тумане на три года. Но эти годы прошли.
– Ну вот наконец свершилось, верно? – спросил дядя, когда они снова соединились на Остоженке в эту весну.
Шурочка кивнула:
– Да, я закончила учиться. За что вам премного благодарна. – Она опустила голову.
– Только не делай реверанс, – насмешливо бросил он. – Ты закончила не Смольный.
Она улыбнулась:
– Нас учили манерам и в Бате, сэр Майкл.
– Будем демократичны, – призвал он ее, откинувшись на спинку кресла. – Как ты похожа сейчас на мою сестру, – сказал он. Такой улыбки Шурочка никогда не видела прежде на его лице. Ей показалось, в глазах дяди блеснули слезы.
– Вы так любили… – Она хотела сказать «мою мать», но вдруг догадалась, что он любил в ней не ее мать, а свою сестру. – Она быстро добавила: – Свою сестру?
Дядя кивнул и усмехнулся, словно угадал, о чем подумала Шурочка.
– Ты стала чуткая, дорогая моя. Тонкая. Как она. Ах, как мне было жаль ее, как жаль… – Он покачал головой. – Знаешь… – Он колебался, говорить ли ей это, но потом посмотрел и увидел перед собой взрослую женщину. Говорить, решил он, Шурочка уже поймет. – Как мне было жаль, когда она вышла замуж за Волковысского. Я боялся, что вот так дело и закончится. Но любовь… Любовь, Шурочка, она может сделать с человеком все.
– Правда? – тихо спросила племянница и посмотрела на дядю взрослыми глазами.
Его словно подстегнул этот недетский взгляд. Теперь он говорил с человеком, способным оценить правильно то, что услышит.
– Я любил свою сестру. Я сделал невозможное. Я – эгоист до мозга костей, собственник самого себя, я полюбил тебя и вырастил тебя. Шурочка, только любовь способна заставить человека сделать то, о чем он даже не подозревал, что может.
Шурочка открыла рот. Но слова не нашлись, чтобы выразить всю силу своего удивления.
– В-вы…
– Да, я. Я никогда не хотел иметь детей. Я всегда сам хотел быть ребенком. Но своим собственным, чтобы позволять себе делать то, что мне хочется. Я не собирался жениться, потому что тогда мне пришлось бы делить себя с кем-то. Но я… но я…
– А вы… всерьез хотите жениться на… – Она собиралась произнести «Кардаковой», но фамилия звучала так грубо-купечески, что она заменила ее на имя и отчество. – На Елизавете Степановне? – не удержалась она и спросила то, что занимало ее.
