– Это то, что ты видишь снаружи. Многие не похожи на тех, кого отвергали в детстве, – тихо говорила Надя. – Они даже добились успехов, многие – больших. Но сделали это они еще и потому, что старались заглушить старую непонятную боль. Они спасались от нее тем способом, которым могли.
– Но результат-то есть... – сопротивлялась Ольга.
– Думай как хочешь, – сказала Надя, – но я за то, чтобы человек рождался в любви и ласке обоих родителей. Так задумано не нами. Только тогда дети передадут своим детям любовь и ласку. Так должно быть бесконечно: от одних – к другим.
Ольга отвернулась к окну и пробормотала:
– Понимаю, согласна...
– Все-таки я уверена, – не отступала Надя, – у тебя в детстве было не все в порядке. Дело не только в том, что тебя не брали с собой на выходные.
– Да с чего ты взяла? – Ольга почти рассердилась. Она вздернула подбородок, развела плечи, словно сбрасывала чужие пальцы с лица и тела. Как это? Ее счастливое детство подвергают сомнению? – У меня было прекрасное детство, Надя! – Она заметила, как лицо подруги слегка побледнело. Ей стало неловко – слишком яростно прозвучало восклицание. Поэтому Ольга добавила с мягкостью, на которую только была способна: – Может быть, мое детство было холоднее, чем могло быть, но оно арктическое. Особенное.
– Да, конечно. – Надя кивнула. Но с настойчивостью доктора, который стремится правильно поставить диагноз, чтобы назначить самое эффективное лечение, говорила: – Но что-то было, может быть, давно, очень давно...
– Значит, я не помню. – Ольга усмехнулась, чтобы отодвинуть от себя тревогу.
На самом деле она всегда чувствовала какую-то занозу в сердце. Да что это такое? К чему Надя подталкивает ее? Неужели знает что-то, что неизвестно ей?
Надя смотрела в широко открытые, немигающие глаза Ольги.
– Что-то вспомнила? Что-то ведь было, да? – настаивала Надя. – Оно сидит в тебе. Оно управляет тобой даже нынешней. – Надя не унималась. – Расскажи.
– А что потом? – Ольга медленно перевела взгляд на подругу.
– Освободишься.
– Знаешь по себе? – Ольга тряхнула волосами. Зачем она срезала длинные волосы перед поездкой? Сейчас спряталась бы под ними от Нади. Она скрестила руки на груди.
– Знаю. – Надя кивнула. – Знаю по себе. По детям, своим и чужим.
– Что именно? – Ольга услышала свой хриплый голос. Горло перехватило от непонятного страха. Она боится расстаться с тем, что хочет вытряхнуть из нее Надя?
– Мы рождаемся не тогда, когда появляемся на свет, – тихо сказала Надя.
– А когда же? – перебила ее Ольга, желая отодвинуть момент узнавания чего-то, что чувствовала сама. Но не находила слов для точного определения.
– Уже в пять с половиной месяцев в утробе матери мы чувствуем, хотят нас или нет. Любят нас или нет. Мы ощущаем все, мы реагируем на то же самое, что и мать, в чьей утробе мы живем, – говорила Надя.
– Сама помнишь? – насмешливо спросила Ольга.
– Да. Я знала – не удивляйся, я точно знала это.
– Что именно? – Ольга снова перебила Надю.
– Что у моей матери мог быть только один ребенок. Они с отцом ждали меня как чуда.
Ольга хотела спросить – почему, но не решилась. А Надя продолжала:
– Я слышала, как они говорили друг другу: родится девочка, у нее будут дети, много... – Надя засмеялась.
– Брось, это мистика, – отмахнулась Ольга.
– Доказано, чтобы ты знала: если ребенка не ждут, если сомневаются, ко времени ли его рождение, если его не хотят, он является на свет с ощущением ненужности и отверженности. С таким чувством он будет жить сам, он передаст его своим детям.
Надя умолкла. Ольга тоже молчала. Ее сердце билось резкими толчками. Она хотела бы прочитать их как успокаивающее: «Не-прав-да». Но не получалось. Она знала, что все дело в голосе ее крови. «Все- прав-да».
– Если ребенка не ждет его отец, – снова услышала она голос Нади, – он это чувствует тоже.
Ольга вздохнула.
– Страшновато, – пробормотала она.
– У ребенка должно быть двое родителей, так устроена природа. Без одного из них – он инвалид.
– Как две ноги у человека, – хмыкнула Ольга. – Без одной – он инвалид. Ты меня напугала, Надежда. Снова. – Ольгина спина похолодела. Она оглянулась на дверь – не открылась ли? Но увидела привычное светлое полотно двери. – Ты... поэтому тогда отговорила меня от... Понимаю, – тихо сказала Ольга.
– Да, – ответила Надя. – Если бы ты родила ребенка, ему было бы мало радости. Ты хотела поступить, как многие женщины, не думая о том, что закладывают печаль для многих поколений вперед.
– Мне повезло, у меня такая мудрая подруга, – придавая голосу заметную игру, сказала Ольга. – Если бы не ты, у меня была бы другая жизнь. Сейчас.
– И потом, – уточнила Надя, – причем не у тебя одной.
– Но, Надя, ты говоришь об идеальной жизни. Посмотри вокруг, сколько счастливых одиноких матерей. Разумные женщины...
– Эти разумные, как ты их называешь, женщины с помощью детей устраивают себе, как они полагают, счастливую жизнь. – Теперь Надя строго смотрела Ольге в глаза. – Их дети страдают сильнее, чем те, чьи отцы умерли. Сильнее, чем те, чьи отцы ушли в другую семью. Мудрые мужчины остаются отцами своих детей до конца дней. Мудрые женщины этому не мешают.
– Тебя послушать, так все мы – поколение недолюбленных детей, – фыркнула Ольга. – Нашим родителям было некогда нас любить.
– Совершенно верно, – согласилась Надя. – Наше поколение родило следующее, еще более недолюбленное. Но линию «недолюбленности» надо прервать. Помнишь, ты думала, что я стану гладить тебя по головке и хвалить: рожай, дорогая, ты сделаешь богоугодное дело.
– Ты сказала мне другое, обидное, страшное. – Ольга выпрямилась, задержала дыхание. Потом разрешила себе дышать. – До сих пор помню. «Ты не можешь найти мужчину, вместе с которым вы любили бы вашего ребенка. Твоя гордыня кричит в тебе: я буду ему отцом и матерью! Ему станет страшно, он не захочет родиться. У тебя будет выкидыш». – Ольга побледнела, как тогда. – Ты... ты жестокая, Надька. Никогда не думала, что ты можешь такое сказать.
– Но я сказала тебе тогда и кое-что другое, – тихо упрекнула Надя. – Помнишь? «Ты встретишь своего мужчину. У вас будут дети, вы будете их любить оба. Они родятся в любви, они будут жить в любви. Это произойдет, если ты смиришь свою безумную гордыню».
– Это когда мне стукнет полста лет? – Ольга рассмеялась. – Помню. Все помню.
– Сейчас рожают и в полста, – сказала Надя. – Но ты успеешь раньше. Я знаю.
Ольга улыбнулась. Она знает? Да никто ничего не знает. Что она знает точно, так это то, что уедет в Арктику. Снова.
Ольга отвернулась к окну, сощурилась, представляя себе разноцветно раскрашенную осеннюю тундру, которую скоро увидит. Над ней уже собираются сумерки, обещая полярную ночь. Но пейзаж за окном внезапно изменился.
– Ой, кто это? – воскликнула Ольга, кивая на окно.
– Это? – Надя повернулась к окну. – Это Барчук. – Надя рассмеялась.
– Ты его знаешь?
– Так, по-соседски. Никита Дроздов его зовут на самом деле.
– Откуда он взялся? По-моему, в прошлый раз дом рядом с вашим стоял пустой. Я помню амбарный замок на двери. Я тогда удивилась, что такие еще бывают.
– Это дом его няни, – сказала Ольга.
– Няни? Няни вот этого мужика? – Глаза Ольги стали круглыми. – Можно подумать, он Пушкин. – Она фыркнула.
Надя покачала головой:
